Аида рассеянно бродила по комнатам, несколько раз присаживалась – то на диван в гостиной, то на кровать в спальне, то на кресло в кабинете мужа, – и тут же вскакивала. Ей было грустно и тревожно, и даже дивное сопрано Марии Каллас не приносило обычного наслаждения. Наоборот, захотелось выключить музыку: сегодня прекрасная «Каста Дива» звучала невыносимым диссонансом с ее смятением.
«Да что со мной, в самом деле? – пыталась понять Аида. – Ведь слово «избавиться» вовсе не означает «убить»! Когда люди не хотят больше жить или работать вместе, они расходятся. Они разводятся, делят имущество, заводят другие семьи или новые фирмы, уходят на другую работу – в общем, «избавляются» от того, кто стал в тягость, будь то начальник, партнер или супруг. Конечно, слово грубое – некрасиво говорить о людях, будто о старых чемоданах, – но в нашем новоиспеченном «высоком» обществе хорошие манеры свежи, как примеряемый в модном бутике костюм, еще с бирочкой, который не слишком ловко сидит на грубо сработанных телах…»
Аида вошла в «телевизионную» комнату, щелкнула пультом. Телевизор она смотрела редко, но сейчас была готова слушать любые глупости, только бы отделаться от гнетущей тревоги.
Некоторое время она созерцала экран, где шел какой-то сериал, удивляясь плохим диалогам и плохой игре. Все было фальшиво: слова, лица, чувства. Не сравнить с оперой! Она не претендует на реализм, и именно поэтому ей безоговорочно веришь, а великая музыка никогда не подводит!
Аида тут же подумала о сестре: пусть напишет о сериалах. Не все же рассуждать о хорошем кино, должен ведь кто-то взять на себя труд чистить авгиевы конюшни дурновкусия! А Манон, с ее язвительным умом и слогом, вполне годится для такого подвига.
Аида набрала номер сестры.
– Машка, что там у тебя гудит? Я твой голос едва слышу!
– Дашка, ты?
Манон в детстве не могла произнести имя «Аида» и звала старшую сестру «Да», позже преобразовавшиеся в «Даша». Аида же не нашла уменьшительного варианта от «Манон» (разве только «Маня», но это ей решительно не нравилось), отчего прозвала ее Машей со всеми вытекающими суффиксами: Машунька, Машик, Машутка и прочие ласковости.
– …У меня пылесос, погоди, сейчас выключу! – прокричала Манон.
И в самом деле, спустя несколько секунд гул стих.
– Ты сама убираешь? – удивилась Аида.
– Нинон заболела.
«Нинон» как раз звалась просто и обычно: Нина. Девятнадцатилетняя девушка с Украины подалась в Москву на заработки и едва не пополнила собой армию столичных путан. Манон девушку подобрала в плачевном состоянии: ее избил некий «добрый человек», который Нину обещал приютить и накормить, вместо чего – или в дополнение к чему – отправил на панель.
Панель же, по стечению обстоятельств, оказалась ближайшим к офису Манон тротуаром. «Идти можешь?» – спросила Манон, склонившись к сидящей у стены соседнего дома девушке с разбитыми губами. «Куда?» – простонала в ответ та. «Ко мне. Меня зовут Манон. А тебя как?» «Нина… Нинон!» – проявила находчивость девушка, потрясенная необычным именем своей благодетельницы.
В результате компанию Манон, превратившейся в Машу, и Аиды, превратившейся в Дашу, пополнила Нина, трансформировавшаяся в Нинон. Сестер это забавляло, Нинон же относилась к данной трансформации со всей серьезностью. Как будто в новом ее имени забрезжила новая жизнь.
Собственно, она так-таки забрезжила: Нина получила работу у Манон, причем хорошо оплачиваемую. Сестры никогда не знали стеснения в финансах. Впрочем, Аида, с их разницей в десять лет, еще помнила относительно (о-о-очень относительно, заметим!) трудные советские годы своей семьи. Манон же появилась на свет тогда, когда доходы отца взмыли в запредельную высь и уже требовалось немалое напряжение фантазии, чтобы придумать, на что еще деньги потратить.
