Из Кисловодска мы с бабушкой приехали утром четвёртого сентября. Вместе с дедушкой встречать нас явился Олег, жених домработницы Люды. Он принял у нас чемоданы, погрузил их в машину и сел на переднее сиденье.
– А мы с Людкой к родителям моим ездили, – сообщил он с гордостью. – Вот, на прошлые выходные. Они нам советуют свадьбу зимой играть – примета хорошая. А Людка заладила – не хочу, говорит, зимой, и хоть тресни! Жди теперь, говорит, хотя бы апреля. А я говорю – весь апрель Великий Пост! Не, ну я-то сам неверующий, но родители не поймут… А дальше май. Тоже родители не поймут, да мне и самому чего-то боязно в мае. А там июнь! А это уж долго ждать, да, Анатолий Сергеич? Девять месяцев! Да поженись мы с Людкой вот сейчас, она бы в июне уже рожала! Так что я ей говорю – зимой и только зимой!
– Обидно потерять Люду, – сдержанно сказала бабушка. – Считайте, она у нас уже член семьи. Но ради её счастья…
– Будет, будет! – Дедушка посмотрел на неё с лёгким укором. – Семьдесят четвёртый год на дворе. Ни у кого уже нет никаких домработниц… Люде нужно свою судьбу устраивать. Ты хочешь, чтобы она как Поля у Шумахиных была? Я удивлён, что Люда у нас так задержалась. Она ещё полтора года назад стала поговаривать, что уйдёт…
Я потупилась. Вообще-то свадьба Олега и Люды должна была состояться в августе, и причиной её срыва, пусть и невольно, стала я.
– И мы должны быть Люде благодарны, – продолжил дедушка, – что она у нас задержалась, потому что ей совесть – и только совесть – не позволила оставить нас в трудный час. Олег, вы не сердитесь на нас. Я вам со своей стороны обещаю хорошие подарки на свадьбу. Прошу назначить её на январь или февраль, хорошо? Пусть Люда у нас поработает до Нового года.
Машина выехала на Бульварное кольцо. Дедушка продолжал увещевать Олега. К тому моменту, как машина остановилась у нашего дома, Олег уже смягчился и сказал, что будет уговаривать Люду на январь.
Дома стоял запах мясной кулебяки. Люда, разгорячённая, румяная, уже сняла фартук и косынку и встречала нас в одном своём жёлтом домашнем платье в мелкий цветочек. Мы по очереди обняли её и пошли переодеваться, оставив их с Олегом наедине.
– Что ты собрался им дарить? – Тихо спросила бабушка. Дедушка наклонился к самому её уху:
– Фотоаппарат и телевизор. Не делай такое лицо, пожалуйста. Мы ещё от Марты какую-нибудь вазочку добавим. Да, Марта?
Я представила в своих руках тяжёлую хрустальную вазу. В моей душе что-то переворачивалось от мысли, что у нас в доме – невеста. Ещё весной я с замиранием сердца ждала того дня, когда Люда возьмёт меня с собой на примерку, и я буду стоять рядом с ней и подсказывать, куда пришить кружево, а куда – простую оборочку. Люда хотела платье длинное, со стоячим кружевным воротничком, и там было где проявить фантазию.
Но сердце моё дозамиралось – правда, по другой причине, горькой и постыдной.
Это случилось в середине мая, когда Люда ещё даже не выбрала длину фаты. И всё разом было забыто ею и брошено – и воротничок, и оборочки. Люда одна в те дни поддерживала порядок в доме, заботилась о бабушке, пережившей за две недели три гипертонических криза, и варила супчики, которые дедушка в банках носил мне в больницу.
И потом, когда я вернулась, Люда хлопотала не за страх, а за совесть. Именно она настояла на том, чтобы я всё-таки пошла на выпускной. Я сетовала, что похудела и плохо буду выглядеть в платье – и Люда одолжила мне свой белый ремешок. И я пошла, причёсанная и подкрашенная Людиными руками, одетая в это облако сиреневого газа… Мне казалось, что я похожа на привидение, но Люда заверила меня, что я всё-таки больше напоминаю Офелию.
