Старик и женщина. Год 2001
Старик приходил завтракать на террасу отеля каждое утро, неизменно в четверть десятого, и ни минутой позже.
Надо полагать, он был педантичен во всем.
Служащие показывали его новым постояльцам, как некую достопримечательность отеля и города – маленького нормандского городка на прохладном побережье Атлантики. На протяжении многих лет он приезжал сюда ранней весной.
В марте.
Пятнадцатого числа.
Всегда – пятнадцатого.
И непременно – последним поездом из Парижа.
Гораздо забавнее было то, что никакой другой информацией о старике в отеле не располагали.
Говорили, что он ученый, возможно – профессор, возможно даже академик, но доподлинно этого не мог утверждать никто.
Неизвестно было, в какой области работает постоялец.
Есть ли у него семья.
Живет ли он в Париже, и вообще – во Франции.
Сказать, что он был неразговорчив, значит – не сказать ничего.
Дней и месяцев, которые старик провел под крышей отеля, наверняка набежало уже на несколько лет, а быть может – и целое десятилетие, слова же, которые за это время он соблаговолил произнести, исчислялись сотней– другой.
Не более.
Только самые необходимые, и те – скупо, по одному, в классическом телеграфном стиле, сдобренном малой толикой вежливости.
«Кофе, пожалуйста»
«Мой шезлонг. Благодарю»
«Такси к девяти утра»
Никаких посторонних замечаний, и уж тем более рассуждений или шуток.
Ни слова о погоде и самочувствии.
Если случалось кому, по рассеянности или неведению обратиться к старику с праздным, дежурным вопросом, ответом было молчание. Невозмутимое, безразличное молчание человека, душа которого пребывает на изрядном расстоянии от того места, где находится тело.
Словом, рассказать о нем было практически нечего, но причина заключалась не только в том, что старик упорно не желал ни с кем общаться.
Слова порой бывают не столь уж важны, порой – могут даже исказить представление о том, кто их произносит.
Но многое может рассказать внешность.
Однако и в этом смысле, загадочный старик был практически неуязвим.
Единственное заключение, к которому немедленно приходил каждый, увидев его даже мельком, было исчерпывающим и кратким: старый человек.
Очень старый.
Более – ничего.
Годы сыграли со стариком презабавную шутку, напрочь лишив его внешность каких-либо индивидуальных признаков.
Старость с мастерством подлинного живописца растушевала отличительные черты.
Непонятно – блондином он был или брюнетом до того, как волосы поредели, стали похожими на пух и приобрели серебристо– серый оттенок.
Какими были его губы, прежде чем побледнеть – в синеву, истончится, и запасть, отчего казалось, что старик постоянно их поджимает?
Был он прежде смуглым или бледнолицым?
Кожа напоминала древний, сухой пергамент, казалась неживой, желтовато – серой, и тонкой до прозрачности. На ней отчетливо проступали коричневые пигментные пятна, похожие на гигантские веснушки, странной, причудливой формы.
Наблюдая за ним однажды, молодая женщина, красивая, одинокая и, наверное, от того – грустная, неожиданно подумала, что известная схожесть стариков и младенцев заключается еще и в этом – внешность их лишена индивидуальности.
Все крохи, как правило, на одно лицо: нос-кнопка, глаза-горошины, на голове – легкий пушок неопределенного цвета.
Глубокие старцы тоже похожи друг на друга: сетка морщин одинаково уродует лица, похоже проваливаются беззубые рты, поредевшие, седые волосы едва прикрывают голову.
Этой весной она впервые приехала в Нормандию и поселилась в тихом отеле, намереваясь отдохнуть в одиночестве.
Привести в порядок мысли.
Залечить душу.
Прошлая жизнь была перечеркнута.
Мосты, ведущие назад, сожжены.
Там осталось многое, без чего прежде она не мыслила существования, но все это было утеряно безвозвратно.
