Фактически моя новая жизнь начинается уже в тот момент, когда я прихожу в себя на холодном кафельном полу туалета, где валяюсь в обнимку с презрением к себе и одной туфлей, зажатой в руке. Звучит не круто, но так даже лучше – сразу ясно, что это то самое дно, от которого предполагается иносказательно отталкиваться и дальше следовать наверх и только наверх. Днище. Итак, днище очнулось и пытается подняться.
Здесь холодно, а по контрасту с теплым обволакивающим сном, в котором я только что находилась, так и очень холодно. А мне снилось лето и бабушкин заросший сад со старыми яблонями. Мы с сестрой, бегущие по тропинке, навстречу приключениям. Нам по пять лет и у нас еще полная семья.
А сейчас снова похмелье и снова чувство глубочайшего разочарования в себе. Похоже, я опять нарушила данное самой себе слово. И ведь вроде бы, подумаешь, мелочь – пригубить бокальчик вина, чтобы отметить конец муторной рабочей недели. Или одну бутылочку пива, или еще чего-нибудь, что под руку подвернется. Я даже не заметила, когда прошла точку невозврата, и все – снова валяние на полу, запутавшись в собственных конечностях, с мерзким привкусом во рту. Жалкое вонючее существо, не соображающее и отупевшее.
Слабо шевелясь, я пытаюсь вспомнить, что же было вчера. Кажется, прошлым вечером мы с сестрой заглянули после работы в бар, собираясь провести там не больше получаса, но потом к нам подошел какой-то смазливый парень, угостил, и понеслось. Мы пили, он что-то рассказывал, смешно шутил, так что потом все вместе мы пошли в другой бар, а оттуда в какой-то клуб. И везде пили, и было весело, вот только клуб оказался какой-то не такой. Чем-то он определенно выделялся среди сотни подобных мест. Но чем именно? Пустота.
Даже не так. Ощущение, что эти самые воспоминания потонули с мерзкой вонючей жидкости, которая бурлит внутри черепа и давит на оставшиеся мозги в стремлении выбраться наружу и затопить весь мир в своей мерзости и вонючести. И эта гадость обнаруживается не только в голове. Особенно отвратительно эта жидкость ведет себя в желудке. Видимо, туда первоначально сбежали воспоминания в тщетной попытке спастись. Теперь чья-то склизкая рука стискивает желудок, постепенно сворачивая его в крендель, и пытается выжать оттуда воспоминания прямо на белоснежный кафель. Чистенький такой, приятно холодящий щеку. Судя по всему, принадлежащий тому последнему клубу, где я, походу, позорно вырубилась и теперь лежу прямо на полу в туалете. Одним словом, позорище, до такого я еще не доходила. Надо бы уже наконец встать…
Все-таки сподобившись как-то удержать воспоминания внутри, собравшись с последними, невеликими, надо сказать, силами, поднимаюсь для начала на четвереньки, потом встаю, предварительно долбанувшись головой о раковину, и с ужасом смотрю на то, что отображает мне зеркало. А показывает оно мне, по каким-то своим внутренним соображениям, кривоватое воронье гнездо, облитое малиновой краской – зря я себе только прядки окрашивала. Из гнезда свисает мешок с глазками, демонстрирующий, очевидно, мое похмельное лицо. Размазанная по его бугристым чертам косметика представляет собой низкохудожественный хаос.
Сестра моя, кстати, имеет точно такие же черты лица и при этом умудряется быть намного красивей. Даже наутро после тяжелой ночки Аля является нам таким мило взлохмаченным ангелом, а не потасканной ведьмой, как некоторые типа меня. Вся красота ушла к ней, так говорят даже наши общие друзья. Я не обижаюсь. Она родилась на семь счастливых минут раньше меня, выросла на три сантиметра выше и имеет на сто талантов больше своей неудачной копии. На мне принтер сломался.
