Первая биография Иосифа Бродского была начата вскоре после 4 июня 1972 года – дня его выезда из СССР. Александр Иванович Бродский заполнил школьную тетрадь рассказом, который назвал «Несколько слов о поэте» и который не закончил. Он посвящен истории семьи и детству его сына[1].
Желание А. И. Бродского облечь в 1972 году свои знания о сыне в биографический нарратив понятно – эмиграция, подведя черту под советским периодом жизни Иосифа Бродского, резко «историоризировала» его фигуру – это ощущалось даже в ближайшем к поэту кругу людей, стремившихся зафиксировать следы его пребывания на родине и заснявших для этого на фотопленку в день его отъезда обстановку оставленного им дома, каталогизировавших его библиотеку, собравших и по возможности прокомментировавших (причем, что уникально, не для предполагаемого издания, а – в советских цензурных условиях – для истории) его сочинения. Можно сказать, что музеефикация и мемориализация фигуры и наследия Бродского начались в день его вылета из Ленинграда в Вену.
Сегодня, спустя тридцать лет после смерти Бродского, этот процесс приобрел масштабные формы – от институциональных (музей Иосифа Бродского «Полторы комнаты» в Петербурге и Дом-музей Иосифа Бродского в деревне Норинская) до экспозиционных (например, посвященная Бродскому выставка «Место не хуже любого» в Еврейском музее и центре толерантности в Москве в 2024 году) и многочисленных издательских. Стараниями исследователей (прежде всего, В. П. Полухиной) собран и обнародован обширный пласт мемуаров о Бродском, свои воспоминания о поэте оставили все (за редчайшими исключениями) входившие в близкий (и не очень) круг его общения люди. Издано пусть не полное, но подробно прокомментированное Л. В. Лосевым собрание его поэтических произведений. Можно говорить о том, что исследование творчества Бродского превратилось в своего рода международную историко-филологическую индустрию.
При этом дело, начатое А. И. Бродским еще в 1972 году, до сих пор выглядит незаконченным – полноценной научной биографии Бродского у нас нет[2].
Камнем преткновения на этом пути является, как известно, неоднократно выраженное самим поэтом и зафиксированное в его завещании нежелание видеть такую работу осуществленной. Это нежелание входит, однако, во все более очевидное противоречие с установкой Бродского на отношение к биографическому тексту как к авторскому конструкту, которое он, настаивая на принадлежности к пушкинской традиции, сакрализирующей роль и место Поэта в русском общественно-культурном поле, реализовывал с первых лет своего литературного пути. Реконструкция принципов, в соответствии с которыми Бродский в разные периоды жизни строил свою литературную биографию, имеет самое прямое отношение к изучению и пониманию текстов поэта и не имеет ничего общего с тем исследованием «физического существования моей личности»[3], которое вызывало у Бродского заведомое и законное неприятие.
В 1972 году жизнь и литературная биография Бродского были – помимо его воли – искусственно разделены на две части. Можно, таким образом, говорить, как и в случае Владимира Набокова, о его «русских» («советских») и «американских» годах[4]. Два эти периода сосуществуют автономно друг от друга, будучи сформированы разными социокультурными и политическими условиями.
Дополнительная сложность описания первого из этих периодов – советского – связана с искаженным, глубоко неорганическим характером литературной жизни в Советском Союзе, с теми ее институциональными формами, которые она окончательно приняла в начале 1930-х годов и которые, в целом, сохранялись до конца 1980-х.
