Когда я пришел в сознание, то обнаружил себя лежащим на голом каменном полу. Руки связаны не были, двигаться я мог с большим трудом, все конечности так затекли, что перевернуться на спину мне стоило больших трудов. Когда же мне это удалось, я обнаружил еще несколько странностей.
Во-первых, я, похоже, находился в каком-то подвале или погребе. Просто не знаю, с чем еще сравнить это помещение: просторное, разделено на четыре квадрата, потолок соединяет эти квадраты арками. Похоже на винницу, которые я видел в старых замках Европы. Все в камне. Сквозняк. Сухо и холодно.
Во-вторых, то, что я был за решеткой. Но это явно не была решетка камеры предварительного заключения филиппинской полиции. Скорее напоминало зверинец для особо опасных животных, иначе не объяснить, почему прутья тут были толщиной в полтора моих пальца. И ничего, что говорило бы, что эти решетки поставили недавно: никакой небрежной сварки, никакого ржавого железа, вдолблены в камень, прочно и надежно. Да и убранство камеры не располагало изобилием: в камере не было ничего. Вообще.
А в-третьих, я был не единственный заключенный. Были и другие камеры, побольше и поменьше. Всего я насчитал девять камер, в том числе моя. Все одинакового размера, кроме центральной – она была попросторней и в ней ярким светом светилась ртутная лампа. Она единственная освещала мое узилище. Камера была пуста. Некоторые камеры поменьше тоже были пусты. А в тех, которые были заняты, я рассмотрел людей. Расовую их принадлежность можно было распознать с трудом: все они были настолько заросшие волосами и покрытые лохмотьями, закопчены грязью и вымазаны кровью, что толком и не разберешь, кто есть кто. Тощие, грязные, они сидели по одному – по двое в тесных камерах, забившись по углам и издавая время от времени жалобные стоны и плач. Причем делали это так тихо, будто боялись напомнить кому-то о своем присутствии.
Кто же это сделал с ними?
Что вообще тут происходит?
Где я?
Последние два вопроса я задал по-английски всем присутствующим в надежде, что хоть кто-то меня поймет. Но вместо ответа люди только сильнее затряслись и испуганно завыли на меня, прячась в лохмотья. А мужик во второй клетке напротив моей что-то пробормотал, а потом, запустив грязные руки в лохматые космы, сжал кулаки и свернулся комком, став похож при этом на набитый гнилым тряпьем мешок.
Дальнейшие мои попытки узнать где я и что происходит не увенчались успехом. Тогда я решил попытаться сесть. При каждой моей попытке у меня начинала кружиться голова и подкатывала тошнота. Люди в клетках не обращали на меня никакого внимания, я их больше ни о чем не спрашивал.
Наконец, когда мне удалось сесть, опершись об стену, я решил собрать остатки памяти в более-менее осмысленную картину, но, сколько бы я не старался, в голове были сплошные пробелы. Помню подскочившего ко мне полицейского, участок, где просидел два часа, потом посадили в полицейскую машину, а дальше ничего. Темнота и пустота. И вот теперь я тут, неизвестно где, неизвестно почему, неизвестно что дальше.
И что же делать дальше?
Словно в ответ на мои размышления, открылась маленькая деревянная дверь, которую я заметил за последней клеткой у той стены, где сидел я. Открыл ее маленький худенький человечек, одетый в серый деловой костюм, белую рубашку и малиновый галстук. На европейского типа лице с тонкими губами не значилось никаких эмоций. С лицом полным безразличия он посмотрел на то, что внесли в погреб двое его подчиненных – здоровенные слоноподобные мужики с кожей цвета кофе и бритыми затылками. Оба были одеты в серую камуфляжную военную форму, но без знаков отличия.
А внесли они, на мое удивление, еще одного человека. И не просто человека.
