Как-то вечером я по привычке проверял почтовый ящик и неожиданно обнаружил письмо. Поначалу принял его за очередную рекламу и хотел уже выкинуть, но вовремя заметил, что адресантом значился Виктор Бурин, мой дядюшка. Бывший в стародавние времена знаменитым писателем, он стремительно растерял популярность и превратился в отшельника с глубоким творческим кризисом. Ещё когда его книги расходились как горячие пирожки, дядя прикупил особняк близ озера, вдалеке от больших городов, и осел там, а с остальным миром поддерживал сообщение с помощью допотопной почты.
Я долго разглядывал конверт, не решаясь его вскрыть. Думалось, что внутри находится нечто такое, что непременно наложит лишние обязательства. Да и сама идея отправить письмо представлялась мне вычурной и давно устаревшей. Впрочем дядя и жил прошлым, изо всех сил не желая принимать современность.
Я поднялся к себе в маленькую однушку с видом на коричневый высотный дом. Скинул верхнюю одежду и, не включая свет, в густом полумраке, устроился на кухне пить вечерний растворимый кофе. В тусклых отсветах фонарей, с трудом добиравшихся до моего четвёртого этажа, отдых был прост и приятен.
Ещё один день прошёл. Однообразный, до краёв наполненный рутиной и серый настолько, что тяжёлые свинцовые тучи октябрьского неба могли показаться пёстрым ковром турецкого султана. Могли… но не казались. То и дело разрождаясь моросью, они навевали лишь тоску и уверяли, что завтра всё повторится вновь.
Осенняя хандра была моей старой спутницей. Каждый год она набрасывалась на меня, загоняла в плен антидепрессантов и долгих тоскливых вечеров. Сколько я ни ходил к психологам, так и не получил ответ, откуда она берётся. Вроде и работа неплохая, и машину недавно купил, и девушка есть, которая не скандалит по пустякам, а всё равно что-то не так. Тоска в груди и настойчивое ощущение, будто всё делаю неправильно. Но что именно? Ответ вечно маячил на границе понимания, но так и оставался неуловимым.
Скоротечные сумерки быстро сменились тёмно-жёлтой столичной ночью. Взамен шелеста автомобилей на улице пробуждались голоса телеэфиров за стенами. Моё уединение нарушилось, поток пустых размышлений прервался. Я вспомнил про конверт, который оставил в прихожей и задумался, стоит ли его открывать или сделать вид, будто никакого письма в помине не было?
Я не любил дядю. Он всегда был взбалмошным и самовлюблённым эгоистом, мнил себя едва ли не совестью нации. В любом важном разговоре мог запросто уйти в мир своих фантазий и наплевать на то, что перед ним раскрывается человеческая душа. Сколько раз я наступал на эти грабли? Сколько раз с горечью понимал, что мои откровения остались неуслышанными? И вечным оправданием оставалась погоня за идеальным сюжетом. Дядя плодил идеи с поразительной скоростью, но так за тридцать лет ничего не дописал.
И вот ведь какая штука эти противоречия. Ровно так же я дядю и любил. После гибели родителей, он остался единственным моим родственником и до восемнадцати лет каждый год я проводил каникулы в его имении. Посёлок Ветреный Утёс и озеро Кошта стали синонимом детства и юности. Первая любовь, первая драка, первая дружба… всё, совершенно всё произошло именно там, под не самым чутким надзором дяди. А в те минуты, когда он ещё оставался среди нас, смертных, мы обсуждали все новости с откровенностью, на которую иной психолог не решится. Потом я стал приезжать всё реже, а в последние несколько лет и вовсе его забросил. Разве что смс на праздник отправлял, да и то не часто.
Мне вдруг стало стыдно за упрёки дяди в эгоизме – сам то не лучше. Я открыл конверт, достал лист бумаги с неровными строчками и, с трудом разбирая почерк слабовидящего человека, начал читать:
