В жизни Насти правили любовь и творчество. Творчество было ее даром. Господь дал ей Время, подарив жизнь. Творить стала она тогда, когда заключила сделку с дьяволом. Он пришел однажды в ее жизнь шепотом ветра, пламенем огня, шумом прибоя и мягкой черной землей, в которой Настя похоронила свой дневник. Она вышла на улицу ночью, держа в руках блокнот, в котором день за днем делала записи. На некоторых страницах строки было не разобрать – буквы расплывались от влаги. Строки часто были злыми и горькими, и рыдать – меньше всего хотелось Насте. Но она не могла сдержать поток слез. Она слизывала их языком с губ и ощущала вкус соли. В ту ночь Настя подняла еловую веточку и обернула ее красной лентой, сняв ленту со своего запястья. Если присмотреться, то на белой коже можно было увидеть шрамы, оставшиеся от царапин. Кровь на ленте высохла. Еловую ветвь, обернутую красной лентой, Настя положила между страниц, концы ленты свисали с ее книги.
Настя вышла в поле, которое было за дорогой и выкопала углубление, положив туда свой дневник. Затем Настя достала сигарету и закурила. Она чувствовала, что ей больно. Больно так, словно дитя, зародившееся в ее чреве, не смогло жить дальше. Она затушила сигарету об язык. Ей хотелось притупить свои чувства. Она не могла больше чувствовать этот запах гнили вокруг. Запах разложившейся плоти и смрада язвенных ран людей, носивших на своих лицах маски, но не являвшихся людьми по своей сути. Она не могла больше чувствовать эту пустоту в своей душе, и ей не хотелось разлагаться самой. Она сплюнула этот горький сгусток пепла на свой дневник. Окурок полетел туда же. «Этого никто не должен увидеть», – подумала она, – «Но молчать я больше не могу». Она забросала книгу землей и разровняла землю, прикрыв снятой травой. Затем села рядом. Ей хотелось заплакать, но слез не было. «Неужели закончились?» – думала Настя.
«Москва слезам не верит», – повторила известную фразу однажды школьная учительница девочке, когда ту в очередной раз отцепляли от своих одноклассниц. «Зачем ты лезешь в драку?» – спрашивала девочку учительница. «Я не буду оправдываться и не стану ничего объяснять», – отвечала она, когда одноклассницы начинали хором говорить, что драку затеяла именно она. Тогда учительница говорила ей: «Встань». Она поднималась со своего места. Класс смотрел на девочку. Ее руки и лицо были в царапинах, волосы, заплетенные в косу, расплелись. Она выглядела неопрятно и неряшливо, как дикий испуганный котенок. Но лицо девочки было сердитым и упрямым.
«Они сказали, что ты обругала их, и говорила неприличные слова. Это так?», – спросила учительница.
«Да, так», – ответила девочка.
«Почему ты сделала это?»
«Пусть они сами Вам расскажут. Может быть, не соврут»
«То есть ты у нас – невинный ангел? Белая и пушистая?»
В классе смеялись. «Белая и пушистая, ха-ха-ха, ангелок – не то слово» – смеялись и девочки, и мальчики. Не смеялся только один мальчик в классе. Он сидел на расстоянии нескольких парт от нее. Девочка обернулась и посмотрела испуганно на него. Мальчик смотрел на нее глазами, полными слез, и молчал. Он как бы говорил ей мысленно: «Не плачь, я с тобой».
Настя заморгала, слезы ручейками стекали по ее лицу и капали на школьную тетрадку, размывая все, что было там написано. Она старалась думать о шахматах, но в этот раз не помогало.
«Что ты плачешь? Ты чувствуешь свою вину? Москва слезам не верит, Настя. Мне придется обсудить твое поведение на педсовете. Садись, бессовестная». – сказала учительница.
Настя села, сложила руки замком и уткнулась в них головой. Ее плечи сотряслись от беззвучных рыданий. «В моем мире этого нет», – думала она у себя в голове.
