Он Элси сразу не понравился. Она никогда раньше не видела его в автобусе. А ведь здесь, в селе, все друг друга знали. Так принято, это незыблемое правило – видеть каждый день одни и те же лица, здороваться с одними и теми же людьми. Но в это утро появился он, и что-то изменилось. Элси очень хотела понять, что именно.
Странный мужчина в слишком аккуратной черной рубашке и слишком дорогих брюках, слишком городской, идеальный, чужой, мужчина с орлиным взглядом, красивый, надо признать, мужчина, он смотрелся в грязном старом автобусе нелепо, неуместно. Люди вокруг болтали, оборачивались, смотрели в окно – это было нормально. Он же почти не шевелился – и это нормальным не было.
Обычно люди не ведут себя так: не пялятся на незнакомцев всю дорогу, даже не пытаясь скрыть свой интерес. Сначала Элси было не по себе. Она подумывала даже выйти. Ничего, пешком до школы недалеко. Но мужчина продолжал смотреть. И интерес поборол осторожность.
Элси улыбнулась и нарочно встретилась взглядом с пустыми серыми глазами. На тонких губах незнакомца вспыхнуло что-то, очень похожее на улыбку. Уголки рта дернулись вверх, на щеках появились морщинки. Глаза остались матовыми, непроницаемыми, как стена. Больше попыток Элси не предпринимала.
Автобус с лязгом и грохотом катил по сельской дороге. Его нещадно швыряло по камням. Водитель бормотал под нос слова знакомой песни. Шуршало радио. Позади бабульки с соседней улицы обсуждали новые семена и нынешнее весеннее потепление. Элси совсем расслабилась. В отражении оконного стекла незнакомец выглядел не столь неприятным. По его длинной тонкой фигуре то и дело пробегали пушистые деревья и крошечные частные домики. Застывали на его лице облака. Путалось в его волосах крошечное солнце.
Элси точно знала: он вышел на остановку раньше и до последнего не сводил взгляда с нее, простой сельской девчонки. Нет, Элси он не понравился. Не понравился и точка. Но почему тогда на полях тетради появился его нелепый карандашный портрет?
На следующее утро Элси отказалась от заманчивого предложения доехать в школу на машине и стояла на остановке, вдыхая противную дорожную пыль. Мчались мимо редкие машины, оставляя за собой шлейф чисто деревенского, свежего и грязного одновременно, воздуха. Блестели на солнце глаза-фары. Далеко, у поворота, уже виднелся автобус. Его фары сверкали немного иначе.
– Опять опаздывает, – буркнул кто-то в толпе.
Толпа, состоящая из этих кого-то, вечно торопилась в свое куда-то. Элси ее решительно не понимала. С каким удовольствием она прошла бы теперь по ощетинившейся дорожке в тени свежих апрельских листьев, чтобы найти в молодой траве нарцисс, или тюльпан, или россыпь крокусов. Можно останавливаться на каждом шагу, присаживаться на корточки, вдыхать сладковато-свежий запах расцветающей жизни. Можно испачкать о невысохшую после дождя землю форменную юбку. Можно опоздать в школу. Потому что ничего не может быть важнее бьющей в голову весенней свободы.
Элси улыбнулась. Оказывается, может. То, ради чего она выбрала не удобную машину и не утонувшую в зелени дорожку, а душный дребезжащий автобус, до прибытия которого оставались считанные минуты.
Из-под старого столба остановки, прорывая растрескавшийся асфальт, вылезал крошечный одуванчик. Он вырос посреди камня и осколков. Он тянулся пушистой желтой головкой к свету. Элси смотрела на него каждый раз, когда приходила на остановку. Вылез этот наглец пару недель назад и уже расцвел.
Справа загрохотало, заскрипело. Толпа колыхнулась и потекла вперед. Автобус опустил грузное тело, тяжело выдохнул и открыл двери для пассажиров. Элси запрыгнула на подножку и за наводнившими автобус головами тщетно пыталась разглядеть ту, которая ей не понравилась.
