С трудом открываю входную дверь нагруженная пакетами с
продуктами, вхожу в прихожую.
– Олеж, – зову я мужа, чтоб помог, но в ответ слышу только звуки
классической музыки, которые доносятся откуда-то из глубины
квартиры.
Иду на кухню, оставляю там продукты, снимаю пальто и улыбаюсь
своему отражению в зеркале. Классика. Муж явно в настроении,
хорошо, что я пришла домой пораньше, а Маруся еще в саду.
Я поправляю волосы, которые немного успели отрасти после
последнего посещения парикмахера, брызгаю его любимые духи на
запястья (перед работой этого не делаю, муж не любит, когда от меня
слишком сильный аромат духов, говорит, так ходят только шлюхи) и
освежаю помаду. Кроме нее я уже давненько не пользовалась ничем из
косметики. Мне на работе не перед кем красоваться, и не хочется,
чтобы Олежа ревновал. Парней в институте много, а он может быть
ревнивцем.
Музыка слышна из спальни, и я уже почти у двери, когда на что-то
наступаю. Опять Маруся одежку от кукол раскидала? Наклоняюсь и
поднимаю это. У меня в пальцах крошечные кружевные трусики. Я такое
не ношу. Никогда не носила.
В ужасе замираю у двери в нашу супружескую спальню,
прислушиваюсь. Женские стоны. Боже, сквозь торжественность
классической музыки прорываются пошлые стоны какой-то шлюшки.
Холодными пальцами поворачиваю ручку двери, толкаю ее от себя и
забываю, как дышать.
Этого не может быть! Не может быть!
– Давай! Давай! – почти рычит он сквозь стиснутые зубы, сильно
сжимая сиськи скачущей на нем девицы. – Давай, крошка, еще.
– Олежа, – выдыхаю я, захлебываясь слезами. – Как?..
– Марина? – его глаза округляются, и к еще большему моему ужасу,
он приподнимается, удержав инстинктивно на себе девушку, которая
пыталась соскочить с него, и, застонав, кончает! Я же знаю его лицо
в этот момент! Как он закрывает глаза, прикусывает губу… Господи!
Прямо при мне.
Меня тошнит, от стресса и музыки виски загораются огнем. Я
выбегаю из комнаты. Не могу! Не могу больше на это смотреть! Семь
лет счастливого брака. Семь лет я его обслуживала, молилась на
него, лекции готовила…
На кухне я дрожащей рукой наливаю себе стакан воды, пью,
захлебываясь и клацая зубами о стекло. Сейчас заберу Марусю и уйду.
Куда уйду? Да неважно. Не могу быть здесь после его
предательства.
– Простите, – говорит молоденькая девчонка, пробегая мимо кухни.
– До свидания.
– До свидания, – на автопилоте отвечаю я, понимаю, что ответила
вежливостью любовнице моего мужа и всхлипываю, зажав рот ладонью. –
До свидания… Боже…
– Ты сегодня рано, Мара, – слышу за спиной его хорошо
поставленный голос. – Давай просто все обсудим.
– Только сегодня? – цепляюсь за эту фразу, осознание сжимает
горло тисками. Эта не первая.
– Только не надо устраивать мне тут драму со слезами, –
усмехается он, застегивая пуговицы на рубашке. – Ты же выше
этого.
– Выше слез или выше драмы? – хочу рыдать, сползти по кухонному
гарнитуру на кафельный пол, свернуться эмбрионом и рыдать. Что он
сделает, если я расплачусь? По-настоящему расплачусь? Как больно,
физически. Из центра груди будто вырвали… сердце.
– Выше того, чтобы все портить из-за того, что ты пришла домой
пораньше, – засовывает руки в карманы, делает ко мне пару шагов. –
У тебя же пары до вечера стоят.
Не удерживаюсь и оборачиваюсь, смотрю на него во все глаза.
– Правильно ли я тебя поняла, это я виновата, что пришла домой
раньше? – дрожат руки и голос. И я не знаю, что сильнее. Я по
привычке пытаюсь сдержать слезы, потому что я же должна ему
соответствовать, должна быть идеальной. Как выяснилось, той,
которая будет идеально закрывать на все глаза.
– Мара, – его интонации становятся чуть мягче, тянет ко мне руку
и собирает костяшкой пальца слезу, которая катится по щеке, – ты же
не дура.
