— Роман Александрович просил не
беспокоить, — домоправительница смотрит на меня холодно, с лёгкой
брезгливостью. — Вам… или вашему сыну что-нибудь нужно?
— Саше ничего не нужно, — поджилки
трясутся, но я вздёргиваю подбородок. — А мне нужно поговорить с
м-моим мужем.
— Мало ли что вам нужно? — пожимает
плечами тощая дама в форменном сером платье. — Ждите. Ждите, когда
освободится.
— Знаете, я ведь вообще-то его жена.
Я не обязана ждать.
— Жена! — фыркает экономка. — Ох,
вот так довод, ей-богу! Да какая вы ему жена, если он сейчас
свою…
Она захлопывает рот. И её привычно
невозмутимое выражение лица трескается, ломается. Бледные глаза
превращаются в плошки.
То есть вот так. Уже даже особенно и
не скрываясь…
Я прикрываю глаза, сглатываю и
киваю.
В этом доме меня ненавидят. Нет,
даже не так. Мне всячески дают понять, что я здесь никто. Что я
должна быть благодарна.
И я благодарна. Только границы
приличий тоже соблюдать необходимо.
А иначе никакой брак испытаний на
прочность не выдержит.
— Где он? В своём кабинете? В
спальне? В библиотеке?
— Понятия не имею, — кривит узкие
губы экономка.
Знает, змея. Говорить просто не
хочет. А ещё она бесконечно предана своему хозяину. Она за ним в
огонь и в воду. Так на ней и женился бы!
— Какая прискорбная
некомпетентность, — даю я ей сдачи. — Плохо за домом
присматриваете, Зоя Константиновна. Вот я на вас мужу
пожалуюсь.
От такого экономка Астахова даже на
время теряется, и я с удовольствием наблюдаю вспыхнувший на впалых
щеках румянец.
Вот тебе. За то, что смотришь на нас
с сыном, будто на мусор. Будто мы недостойны с твоим нанимателем
даже воздухом одним дышать.
Дом у Астахова, конечно, громадный.
Но сегодня здесь тихо, и на поиски много времени не уходит.
Как всё-таки хорошо, что его комнаты
вдалеке от той, которую определили под детскую Сашке.
Да, он ему, конечно, сын всего лишь
приёмный. Но не хватало ещё восьмилетнему мальчишке наблюдать
полуголых девиц, выпархивающих из апартаментов его отчима.
Собственно, из-за Сашки всё и
заварилось.
Случилось это вчера, но узнала я о
вопиющем случае только сейчас.
И мне всё равно, что ради очень
важного для меня разговора придётся прервать приятное
времяпрепровождение мужа.
Плевать, если честно.
Я до сих пор не могла сообразить,
как в одном человеке уживались две ипостаси: благородный спаситель
и бессердечное чудовище, которому было абсолютно плевать и на чужие
чувства, и на последствия своих безрассудных поступков.
Стучу исключительно для
проформы.
Вхожу.
Мой супруг преспокойно натягивает на
свои широченные плечи рубашку, а рыжеватая брюнетка, сидя на краю
смятой постели, поправляет роскошный кружевной бюстгальтер и
щурится от удовольствия.
Меня обдаёт жаром.
Муж оборачивается, и наши взгляды
встречаются.
— К-как это понимать?
На его жёсткое, словно из камня
высеченное лицо набегает тень.
— Никак. Выйди.
Перед глазами тут же встаёт
ухмыляющееся змеиное лицо его экономки. Уж она бы такому ответу
своего ненаглядного хозяина только порадовалась.
— Роман, мы ведь... мы с тобой
договаривались. З-зачем ты заставляешь меня проходить через этого
позор?
— Лиза, выйди отсюда. Позже
поговорим.
— Слово-то какое… «позо-о-ор», —
тянет брюнетка с откровенной брезгливостью, будто один мой вид на
пороге спальни её оскорбляет. Тем не менее она совершенно не
стесняется своего вида.
Потому что стесняться ей нечего. Тут
только хвастаться — природа ничем не обделила, кроме характера. Он
у любовницы моего мужа змеиный.
Внутри всё трясётся, но я не
намерена убегать:
— Никуда я не выйду.
Роман бросает злой взгляд на
брюнетку.
— Инга, я позже тебя наберу.
Намёк она, конечно же, понимает, но
всё-таки кривит губы.
— А я-то почему должна уходить?
