Крылья мои изранены. Не оторваться от земли. Надо срочно принимать меры. Я не ангел, и даже не птица. И крылья мои воображаемые.
Я Серафима. Для родителей Сима, для коллег Симочка. Сестра называет меня Сэра. Так, протяжно произносит букву «Э» и рот корытом открывает, жуть. Подружки, у меня их две, обе самые близкие. Так вот, подружки называют меня Сыроежка. Смешно и мило. И я уже привыкла. Дружба наша началась в День знаний, когда мы получили почётное название «первоклассницы» и гордо спускаясь по ступеням школы, я оступилась и полетела вниз, снеся на ходу милую девочку с двумя огромными белоснежными бантами.
– Ты что, дура? – сказала мне эта милая на вид девчонка, отряхивая колени.
Я ничего не могла ответить ей, потому что, сгорала от стыда собственной неуклюжести.
Вот в тот самый момент, подошла, довольно высокая для своих лет девочка и, протянув мне руку, сказала:
– Вставай! – и, повернувшись к милой особе, проговорила:
– Чего сразу обзываешься? Сама не падала никогда, что ли?
Так, бок о бок, мы грызли гранит знаний десять лет. Были всегда вместе и нас называли «Огонь, вода и медные трубы».
Я огонь. Всегда загоралась новыми идеями и знаниями, была в эпицентре школьной жизни, пела в хоре, танцевала, влюблялась и страдала. Эмоции – это моё всё.
Милая девочка – это Стася. Станислава Альбертовна. Теперь безумно прекрасная мама троих милых детей и счастливая жена. А в то время она была «медные трубы». Ни минуты покоя. Она проносилась, как вихрь по школе, принося с собой кучу эмоций. Дралась за правду, притащила в школу крысу и налила прозрачный клей на стул химика.
И вода. Она же Александра Романова. Теперь председатель правления одной очень немаленькой компании. Это было ожидаемо, потому как гранит науки она грызла за нас троих.
Школьные годы чудесные прошли, мы поступили в разные вузы, но дружба наша продолжается. Мы есть друг у друга двадцать четыре часа в сутки, несмотря на мужей, детей, сделки и романы.
Воспоминания. Прекрасные моменты жизни. Как они дороги.
С вашего позволения я продолжу. Он называл меня Серафима. Даже когда, после долгой разлуки, страстно целовал меня в губы или нежно касался моих губ, потом долго смотрел в мои глаза и тихо произносил своим бархатным голосом – Серафима. Ни Сима, ни Симочка, ни любимая. Только Серафима. Ну а как же иначе?
Имя у него глубокое, богатое. Ростислав. Он носит его с гордостью, подавая свою родословную на серебряном блюде. Рядом с таким мужчиной не может быть Симы. И Серафима не очень вписывается в убранство столовой с фамильным серебром. Но любовь, как говорится, зла.
Тем более что крылья мои греют, успокаивают и не просят ничего взамен. Безусловная любовь! Кто же от неё откажется? Можно и помечтать о великой любви.
– Серафима, сколько можно ждать тебя? Мы опаздываем в театр!
– Экий, вы, барин, шустрый! Всё, по-вашему, должно быть?! А вы дали девушке вольную, развелись со своей барыней, да и взяли меня, молодую крепостную, в жёны. Тогда не пришлось бы на часы поглядывать, да меня подгонять! Вольному воля! Спасённому – рай!
Несвободен наш барин. Жена имеется, и детишки есть. Вот крылья-то и болят. Вода и Медные трубы не осуждают меня, видят чувство огромное под названием любовь в моих глазах. А само́й тошно. Вот крылья и болят. Кровоточат потихоньку. А я терплю. Тихонько подвываю, когда совсем больно становится, денёк, другой, потом легче становится. Так и жили бы мы дальше.
Только приключилась со мной встреча одна. Очень интересная.
С утра зарядил дождь. Ну, думаю, на целый день. И такой этот дождь печальный был. Так, жалобно стучал по стеклу и стекал слезами вниз, разбиваясь насмерть о холодную, грубую землю, что крылья мои заныли нестерпимо. Такая сильная боль пронзила меня насквозь. Сжав зубы, я сидела на холодном полу, и слёзы капали на мои голые колени, как будто это дождь стекал по мне. Чтобы хоть как-то спасти крылья, я забралась под одеяло и уснула. Сон спасёт. Сон лечит. Проснувшись к вечеру, я не услышала шум дождя. Дождь закончился, деревья стояли в стеклянной тишине, и только одинокая ворона недовольно каркала на пробегающую мимо дворовую кошку.
