Жил на Верхних прудах Головастик. С малых своих – если говорить о лягушачьем веке, то дней – считал он себя особенным и оттого был очень заносчивым. Что́ заставляло его превозноситься над другими головастиками и лягушатами, не очень понятно. Однако он не упускал повода посмеяться над другими, выказать себя с наиболее выгодной стороны и унизить других.
Когда вырос и превратился в Лягушонка, он стал ещё более самоуверенным. Ловко нырял, быстро плавал, скакал через луг к Нижним прудам и всё, что попадало в поле его зрения, подвергал немилосердной критике.
– Мы живём на Верхних прудах, – разглагольствовал он. – Верхние пруды выше, чем Нижние, значит, и мы выше тех, кто населяет Нижние пруды.
Впрочем, свои Верхние пруды Лягушонок тоже не жаловал.
– Скукотища тут! То ли дело жизнь во дворце!..
И начинал представлять себя царём. Вот он прыгает по дворцу в золотой короне. На плечах у него зелёная с золотым отливом мантия. Придворные бегут за ним, придерживая мантию, высоко поднимая её на лестнице и переступая пороги. Вокруг него всё крутится, кипит, всем он раздаёт приказы и отчитывает тех, кто приказы исполняет нерадиво…
Так и мечтал он, пока не влюбился. Ему очень понравилась Жаба, жившая на Нижних прудах. Её буро-зелёная кожа была усыпана тёмно-коричневыми пятнами, словно бородавками, а рот был такой огромный, что каждому, кто ее видел, казалось, будто она его сейчас проглотит. Словоохотливому ухажёру очень интересно было с ней поболтать. Жаба была столь же искусной в разговорном жанре и не уступала Лягушонку в умении посмеяться над другими. Бывало, и он попадал на её острый язык, но это ему даже нравилось. Это взбадривало Лягушонка, и ему не приходилось искать повод для состязания в остроумии. Но чаще инициатором словесных баталий выступал сам.
– Ваши Нижние пруды совсем превратились в болото! Скоро в них не останется воды, и вам придётся перебираться к нам.
– Размечтался! – отвечала Жаба. – Скорее вода из Верхних прудов перетечёт к нам и вы переселитесь сюда.
– Нет, вода с Верхних прудов никуда не собирается перетекать. У нас тишь да гладь – Божья благодать. И рыбки плавают, и рыбаки по берегам сидят, – парировал Лягушонок.
Так они встречались и спорили, пока Жаба вдруг не исчезла.
«Куда она запропастилась?» – думал Лягушонок, не решаясь напрямую спросить у обитателей Нижних прудов.
«Ведь ты всё лучше других знаешь, – могли сказать они. – Что же ты к нам обращаешься?»
Несколько дней он держался, а потом стал как бы между прочим спрашивать про Жабу всех, кто ему встречался.
– Не видать тебе твою Жабу, – ответила ему всеведущая Выдра, старейшая обитательница прудов. – Она дерзко разговаривала с Болотной феей, и та заколдовала её.
«Если бы мою!» – грустно вздохнул Лягушонок. И чтобы заглушить в себе тоску по Жабе, стал ещё настойчивее мечтать о царском дворце. Уж там-то он забыл бы свою неудачную любовь. И что он к этой Жабе так привязался? Ведь, если честно, ни кожи, ни рожи… То есть наоборот, кожа да рожа… А там, во дворце, он утешился бы безмерной властью и нескончаемым выбором привлекательных особ.
Тучи комаров носились над Верхними и Нижними прудами, слабо утоляя растущий аппетит Лягушонка. Вот если бы он сидел за столом во дворце и вкушал царские яства!.. А тут эти комары-пустозвоны!.. Не успеваешь рот открывать, а в желудке всё равно пусто.
По берегам не только сидели рыбаки, но и бродили охотники с ружьями наперевес, выслеживая дичь. Они палили что есть мочи по бедным уткам, бекасам и крохотным вальдшнепам. А если дичь не попадалась, стреляли по чему придётся.
