1
Протерозой, 4 марта, 15-54.
«Давайте придумаем название этому явлению природы», подумала она, имея в виду мартовский снег, требующий названия или хотя бы эпитета. Снег сползал с неба уже третьи сутки без перерыва.
В 16-00 ее рабочий день заканчивался, и в 15-54 Одноклеточная К.Н., положив на лопатки свою основательно утомленную совесть, вышла на порог. Жизнь никогда не стоит на месте; обычно она переползает куда-то – медленно, как виноградная улитка. Улитка ползет по листку, уверенная, что с ней ничего не случится, а листок уже оторвался от стебля и падает в реку, и река несет его в водоворот. Одноклеточная еще не знала об этом.
Она вышла на порог; ветер обрадованно насыпал за воротник жменьку сухого снега, будто сахар в кулек. Одноклеточная так и не успела придумать названия этому явлению природы. Подразумеваемая дорога к остановке троллейбуса шла через парк. Направление было намечено ниточкой следов (такой узкой, будто с утра здесь проходили одни канатоходцы), нога, поставленная точно в след, обязательно, но непредсказуемо, сползала вправо и влево, поэтому Одноклеточная не раз замирала в очень балетных позах. К остановке она приблизилась после получаса хореографических упражнений; дважды лживый троллейбус, мелькнув сразу двумя номерами, проехал и не остановился. Ни один из номеров не водился в этих местах.
А на остановке было ветрено и пустынно. Одноклеточная загрустила. Грусть, грусть, грусть – постоянная, как сахар при диабете. Ее грусть не могли поколебать даже ежедневные порции неприятностей разного свойства; неприятности прилипали к грусти как-то сбоку, а грусть существовала сама по себе. То была грусть несбывшейся мечты, грусть молодости, которая еще не ушла, но уже отвернулась, приготовившись уходить. С молодостью было ясно все, но в чем состояла мечта, Одноклеточная не смогла бы объяснить.
Пустоту остановки скрашивал столб в бахроме объявлений, два зеленых скелета скамеек, мерно покачивающийся колокол урны и крашеная блондинка с распущенными волосами – у объявляющего столба. Одноклеточная застеснялась самое себя и, чтобы рассеять стеснение, слегка прошлась. Став рядом с крашеной, она прочла объявление: «Приглашаем на работу молодых эфективных девушек без комплексов». Вот так – именно эфективных. Три одинаковых объявления и каждое – с одной «ф». Крашеная, читавшая объявление, явно принадлежала к типу эфективных девушек. Одноклеточная застеснялась еще больше и снова прошлась. У скамеечных скелетов она остановилась и попробовала представить, как выглядели когда-то еще живые скамейки. Оказалось, что выглядели они непригодными для сидения. Применяя метод рассуждений реакционного Кювье, Одноклеточная определила, что скамейки вымерли шесть лет назад (шесть слоев отвалившейся краски); она расчистила снег рукавичкой, чтобы поставить сумку, но сумку ставить не стала. Крашеная оторвала розовый телефончик и пыталась прочесть расплывшийся фломастер. Напрасно.
Войдя в троллейбус, Одноклеточная села и задумалась о чем-то расплывчато-мечтательном. Была почти оттепель, но стекла были подернуты памятью о недавних морозах – ледяными цветами и серыми пятнами, которые продышали любопытные дети. Одно из таких созданий устроилось напротив: девочка улыбалась во весь рот с выпавшими передними зубами, торчащие клыки делали ее похожей на маленького вампира. В данный момент Одноклеточная мечтала о большой любви. Это была самая неконкретная тема для мечтаний, потому что большой любви Одноклеточная не встречала. Маленькой – тоже. А вот маленькой ненависти в ее жизни было предостаточно. Удрученная этим парадоксом, Одноклеточная чуть было не проехала свою остановку.
