Думаю, об этой повести я практически все сказал в «Предисловии». По существу, это мой пересказ истории, которую можно услышать чуть ли не в каждом маленьком городке. И как мой более ранний рассказ («Женщина в палате» из сборника «Ночная смена») – попытка поговорить, как подействовала на меня приближающаяся смерть матери. В жизни каждого из нас наступает момент, когда мы должны воспринимать смерть наших близких как реальность бытия… и как свидетельство приближения нашей собственной смерти. Возможно, это единственная главная тема «ужастиков»: наша насущная потребность соприкоснуться с тайной, понять которую можно лишь с помощью фантазий, вселяющих надежду.
Я никому и никогда не рассказывал эту историю, думал, что и не расскажу… не боялся, что мне не поверят, но стыдился ее, потому что был непосредственным участником. Всегда чувствовал, если расскажу, принижу и себя, и саму историю, она станет мельче и приземленнее, сравняется с байками о призраках, рассказываемыми у костра воспитателями в летних лагерях. Думаю, я еще боюсь, что сам себе не поверю, если расскажу ее, услышу собственными ушами. Но с тех пор, как умерла мать, у меня начались проблемы со сном. Вроде бы засыпаю, а потом раз – и меня трясет, а сна ни в одном глазу. Оставленная зажженной лампа на прикроватном столике помогает, но не так, как хотелось бы. В ночи бродит множество теней, вы когда-нибудь это замечали? Даже при свете теней очень много. И длинные могут отбрасывать все что угодно, будьте уверены.
Все что угодно.
Я учился на предпоследнем курсе колледжа университета штата Мэн, когда миссис Маккарди позвонила насчет мамы. Отца я не помнил, был слишком мал, когда он умер, братьев и сестер у меня не было, так что Алан и Джин Паркер на пару противостояли всему миру. Миссис Маккарди, жившая в соседнем доме, позвонила в квартиру, которую я снимал с тремя другими студентами. Номер она взяла с магнитной доски-памятки, прилепленной к дверце нашего холодильника.
– У нее инсульт, – сообщила она. – Случилось это в ресторане. Но ты можешь не лететь сюда со всех ног. Доктор говорит, все не так уж плохо. Она в сознании и разговаривает.
– Да, но соображает ли, что говорит? – спросил я. Старался говорить спокойно, ровно, даже с нотками юмора, но сердце забилось часто-часто, а температура воздуха в гостиной вдруг резко подскочила. В квартире я был один: среда, мои соседи еще не вернулись с занятий.
– О да. Первым делом она попросила меня позвонить тебе, но не пугать. Здравая мысль, как по-твоему?
– Да. – Но, разумеется, я испугался. А как еще можно реагировать, если тебе вдруг звонят и сообщают, что твою мать отвезли в больницу?
– Она просит тебя никуда не рваться, учиться, как обычно, до уик-энда. А потом ты можешь и приехать, если, конечно, сможешь оторваться от учебы.
«Само собой, – подумал я. – Буду сидеть в этой пропахшей пивом квартире, когда мать лежит на больничной койке в сотне миль отсюда, может, умирает».
– Она все еще молодая женщина, твоя мать, – продолжила миссис Маккарди. – Просто в последние годы очень уж много на себя взвалила. Вот перенапряжение и сказалось. Плюс эти сигареты. Ей давно следовало бросить курить.
Я сомневался, что она бросит, с инсультом или без, потому что знал: курить матери нравилось. Поблагодарил миссис Маккарди за звонок.
– Как только вошла в дом, сразу набрала твой номер. Так когда ты приедешь, Алан? В субботу? – По озорной нотке в голосе чувствовалось, что ответ ей известен заранее.
Я выглянул в окно. Новая Англия. Прекрасный октябрьский день. Ярко-синее небо над деревьями, неспешно сбрасывающими желтые листья на Главную улицу. Потом посмотрел на часы. Двадцать минут четвертого. Когда зазвонил телефон, я как раз собирался на семинар по философии, начинавшийся в четыре пополудни.
