– Это, Кая, сумеречный волк, – тихо произнес отец, устало садясь прямо в снег.
– Почему сумеречный? – спросила я, удивленно наблюдая за маленьким волчонком. Он, жалобно скуля, тыкался мордочкой в тело огромной волчицы. Белоснежная шерсть зверя сливалась с ледяным покровом, и невнимательный взор мог бы легко проскользнуть мимо. Если бы тело успел присыпать снег, мы бы ничего не заметили и наверняка прошли не останавливаясь, и вполне возможно, история нашей Империи выбрала бы для себя совсем иной путь. Но Пресветлая Богиня в обществе жуткого Хелла и в компании Древних Богов, имена которых давно потеряны, а потому люди их зовут Безликие, или Неназванные. Все они уже вкусили сомы, и кто-то из них дернул первую нить, игра началась.
Снег не успел припорошить жуткие рваные раны по всему телу волчицы. Отец, опытный следопыт, в пограничье Пустоши он замечает все, иногда мне кажется, что он не столько видит, сколько чувствует, что вот тут в привычной гармонии северной природы затесалось иное, чуждое, то, что пришло с Пустоши. Вот почему он вдруг свернул с намеченного маршрута? Ветка, дескать, упала на наши следы, по которым мы возвращались обратно. Казалось бы, ну упала ветка, может, от мороза этого лютого обломилась. Но отец остановился, всмотрелся в кроны деревьев, сам себе кивнул и свернул направо, углубляясь в чащу.
Я замерзла и кроме обледеневших ветвей, от которых нужно было постоянно уклоняться, не видела ничего. «Усталость плюс сумерки равно невнимательность, а она в пограничье – это широкий шаг к смерти», – так говорит мой наставник Дрейк. Я его слова прекрасно помню, но клинок, перекинутый для удобства за спину, оттягивает плечи, ноги устали и единственное о чем получается думать – это сколько километров осталось до крепости. Лично я прошла мимо, пока не увидела странно взрыхленный снег. Оглянулась на замершего возле дерева отца, сердце пропустило такт, он нашел тело порождения Пустоши.
Волчица была мертва, снежинки еще таяли, падая на морду. А вот тварь, ее убившая, – нет. И от осознания этого едкий страх сковывал тело. Хотелось немедля ни секунды бежать, бежать, туда, где трещат камины, согревая дома от вечного холода, туда, где высокие стены, за которые не проберется ни одна тварь.
Отец сел, стал неспешно набивать трубку, на волчицу он смотрел с грустью. Я глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, но вместо этого обожгла носоглотку холодом и зябко поежилась.
– Сумеречные они, Кая, потому что, дожив до двух лет, перестраивают свой организм. Не спрашивай как, никто этого не знает, это же дети Пустоши.
Отец затянулся, облачко сизого дыма зависло в морозном воздухе. Я поморщилась, здесь в лесу и без того едкий запах дурман-травы ощущался острее. Курить ее было запрещено, за это могли и в темницу упечь, но отец плевал на запреты Империи и периодически курил. Он говорил мне, что она позволяет сконцентрироваться на решении проблемы, упорядочивает мысли. Сизоватый дым быстро таял в морозном воздухе.
– Они меняют свой организм. Вот стоит огромный волк, раз, – отец прищелкнул пальцами, – и его нет, только лишь сумеречный туман стелется над землей. Быстро так стелется, почти и не различишь, а потом хоп, – он хлопнул ладонью по колену, из-за чего со штанины осыпался заиндевевший снег, а волчонок, прекратив скулить, испуганно ощерился. – И перед тобой из ниоткуда вновь появляется волк. Их еще иногда называют бессмертными духами, убить такого, говорят, невозможно, – он замолчали и вновь глубоко затянулся.