Казахи и турки

Война должна быть неизбежной и жизненно важной. До тех пор пока, жизнь нации не в опасности, война это убийство.

Мустафа Кемаль Ататюрк

Зерефы – первая, самая массовая группа рефлексии. Это воины, простые люди труженики и обыватели. В историческом ракурсе рефлексия зереф означает воинов, членов родоплеменного коллектива, где каждый зереф, если надо – человек воин, чуждый к другому зерефу из другого племени. Я бы не сказал, что националисты используют рудименты первобытной культуры воинов. После модернизации людей с рефлексией зереф можно найти в цивилизованном мире где угодно. При кризисе даже интеллигенция – золото нации и ремиды превращаются в дикарей по злобе и обиде на других дикарей и варваров. Именно эта падшая интеллигенция формирует идею фашизма. Зерефы не способны формировать мысли- формы, кроме действий, за них нацистскую идеологию формируют одичавшие, озлобленные ремиды, но в основном офицерами отрядов SS и чернорубашечников являются зеремиды – дети сельской интеллигенции. В общем и целом после модернизации в 20 и 21 веках зерефами являются самые грубые люди, мещане, люди с низкими вкусами и потребностями. Именно зерефы бывают предвзяты и самолюбивы, когда пользуются главными тонами зерефов. У зерефов условно два цвета, два оттенка, многое звуков для выражения эмоций, две стороны и два ощущения – добро и зло. Зло и добро они ощущают и понимают как сытость и процветание сегодня только их семьи, а в прошлом – процветание и сытость только их рода, клана, племени и народа. Они говорят либо да, либо нет. При этом всегда смотрят при ответе на возраст человека.

Зерефы хорошо понимают идею как приятную эмоцию, ибо рисуют сытость и благоденствие, снова благоденствие – минимум семьи, максимум народа. Идейность массы заканчивается, когда народ не получает обещанное, например в виде коммунизма, как случилось с зерефами СССР или демократии – это уже общий пример зарождения нацизма и фашизма. Лидером зерефов обязательно должен быть сильный вождь, потому что зерефы именно идейны, именно должны знать, что они получат демократию или коммунизм. Коммунизм и демократию зерефы трактуют не как равенство, хотя равенство зерефы все время приветствуют, а то место или те трофеи, что плучают зерефы. В демократии зерефам нравится первое место. Или любое почетное новое место, потому что именно демократия создает иллюзию нового, обязательно почетного места. В любой идее зерефы хотят покинуть дно, которое занимают в предыдущей формации, в старом мире, в прошлом государстве. Зерефы после модернизации – это толпа мещан. Она будет приветствовать демократию именно из-за массовой возможности. Условное дно возбуждается, что все донные существа всплывут на поверхность и станут там жить. Но к несчастью зерефов, они снова создают иерархию – с новым дном и новым золотом. С новой элитой и презренной чернью. Сильный лидер снижает активность, точнее жадность зерефов, приучает зерефов к труду и ответственности. Если у зерефов не будет диктатора, зерефы прибегнут к старой привычке – воевать за новое почетное место.

Часть 1. Бездетие

Когда в 410 г орда готов под предводительством Алариха появилась под стенами «вечного города», половина населения Рима само хотело открыть ворота Алариху. Эти готы были совершенно не теми готами, что под влиянием нужны поселились когда то на границе, а затем в одной из провинции Римской империи за 100 лет до описываемых событий. Это были полностью романизированные готы. То есть, как если бы мы сказали, что это были советские узбеки, таджики, украинцы пришли организованными отрядами гастарбайтеров в столицу. Весь отряд романизированных готов трудно было бы назвать ордой дикарей, потому что они явились с седле и в полном вооружении. Сам Аларих и его совет – это всего лишь дань традиционной организации. Готы пришли сказать Риму, что ваши губернаторы провинции нас обирают и грабят. Наведите порядок. Иначе, мы сами наведем. Не получив ответа, готы так и поступили – сами навели порядок. Кроме того от праведного негодования взяли сам Рим и немножко пограбили. Немножко, это если сравнивать с полными дикарями вандалами, чье имя собственное стало показателем варварской максимы. Это были очень культурные, еще раз, ороманенные, то есть очень законопослушные готы. Они пришли за своим. И открыли им ворота Рима также свои, не вандалы какие, а граждане Рима. Приступом никогда бы не взяли вечный город, как никто никогда не мог это сделать.