Кигель Советского Союза

Утро начинается с телефонных звонков. Он их так и называет, «утренний обзвон». Едва открыв глаза, тянется к тумбочке за очками и записной книжкой. И пока тело привыкает бодрствовать, мозг уже включается в работу. Кого нужно поздравить с днём рождения? Кому напомнить об отправленных бумагах? Какие встречи запланированы на сегодня? Электронных календарей он не признавал. Мобильником пользовался исключительно как телефоном, набирая номер вручную, как привык делать всю жизнь. Новомодные гаджеты, как называли телефон и прочие приблуды внуки, презирал. И всегда сердился, если дети утыкались в экраны в его присутствии. Ничего там хорошего нет. Настоящая жизнь, настоящие друзья и настоящее общение – вот они, вокруг тебя, а не в телефоне. Уж он-то, Андрей Кигель, и о жизни, и о друзьях знал всё. И за модой не гнался никогда – ни в вещах, ни в песнях.

– Алло! Марик? С днём рождения тебя, дорогой. Кавказского тебе долголетия, человеческого и творческого. Я сегодня заеду. Знаю, что не празднуешь. И очень зря. Зритель по тебе соскучился. Мы могли бы сделать творческий вечер. Ну, что сейчас говорить! Я заеду, Марат. Передавай супруге мои поздравления. Как с чем? Это и её праздник тоже, что бы ты без неё делал. Всё, давай, до встречи.

Андрей Иванович откладывает телефон и решительно поднимается с постели. Разлёживаться не в его характере, даже если позволяет время. Хотя время ему никогда не позволяет. Вот уже полвека у Кигеля дел всегда больше, чем помещается в один день. И это хорошо, он так и хотел. У него и движения быстрые, стремительные. Войдя в ванную комнату, первым делом нажимает на кнопку магнитофона. За десять минут, что уходят на умывание и бритьё, можно послушать две или три песни. В магнитофоне всегда стоит флешка с новым музыкальным материалом. Тоже вот технологии. Раньше композитор звонил и говорил, что у него есть для тебя песня. И ты бежал, бросив все дела, только бы успеть первым. Потому что песню могут отдать кому-то ещё. Лёньке, например, или тому же Марику. Нет, ему грех жаловаться. Уж ему-то песен в репертуаре всегда хватало, и всё же… Ты приходил к композитору, и тебя сразу же сажали за стол. Или хотя бы вручали чашку чая и какие-нибудь домашние пирожки, испечённые любимой супругой. И ты, вечно голодный артист, только приехавший с одних гастролей и уезжающий на другие, сидел, уминал те, что с картошкой, твои самые любимые, и слушал новую песню, которую автор исполнял тут же, на чудом впихнутом в по-советски скромные квадратные метры пианино. И, дожевав пирожок, тут же принимался разучивать, напевать под ревнивое ворчание творца, борющегося за чистоту каждой нотки. Это было творчество. А сейчас что? Флешка! Придумали же. Оркестровки живые никто делать не хочет. На синтезаторе запишут все инструменты и довольны. Халтура везде.

Андрей Иванович с раздражением вытирает лицо полотенцем. Погружённый в свои мысли, он даже не особо уловил, что прослушал. Ну и чёрт бы с ним. Была бы хорошая музыка, мимо ушей не прошла бы. Значит, очередная посредственность.

В столовой светло и солнечно. Удачный у них всё-таки дом. Скромный по сегодняшним меркам, роскошный по меркам того времени, когда молодой ещё артист всеми силами пытался свить семейное гнездо. В Москве дети часто болели, хотелось организовать для них свежий воздух. Влез в сумасшедшие долги, два года гастролировал по всему Союзу, но дом в Подмосковье построил. Сто двадцать метров всего-то. Теперь, если все дети и внуки вдруг решат переехать к ним с Зейнаб, пожалуй, и не поместятся. Другой вопрос, что не решат. У них свои дома. Построенные тоже им, вечно поющим отцом и дедом.

– Доброе утро!