Мой кабинет находился на шестом этаже старого здания на окраине Сан-Луис-Бич. С рассвета и до заката в окно нескончаемым потоком врывались крики детей и шум транспорта. Сосредоточиться днем там было практически невозможно.
Поэтому умственной работой я занимался в основном после заката; последние пять ночей я ломал голову, пытаясь отыскать выход из того затруднительного положения, в которое попал. Я чувствовал себя побежденным. Надежды выкрутиться не было. После пары ночных мозговых атак я убедил себя в необходимости сматывать удочки во избежание больших потерь.
Я пришел к такому заключению жаркой июльской ночью, в десять минут двенадцатого, спустя ровно восемнадцать месяцев после моего приезда в Сан-Луис-Бич. По такому случаю следовало выпить. Подняв бутылку, которую я держал под рукой, и убедившись в том, что она пуста, как мои карманы, я вдруг услышал шаги на лестнице.
Другие кабинеты на моем и нижних этажах ночью были заперты. Люди уходили в шесть часов вечера и появлялись утром к девяти. В доме, кроме меня, остались только мыши; топот чьих-то ног разогнал их по щелям. Уже давно никто, кроме полицейских, не наведывался ко мне. Вообще-то, я не ждал визита лейтенанта Редферна в такое время, но иногда Редферн поступал странным образом; он мог внезапно изобрести способ избавиться от меня. Он воспользовался бы подвернувшейся возможностью выгнать меня из города в любое время суток.
Шаги раздались в коридоре. Человек не спешил, он был явно грузен и двигался размеренно.
Я нащупал в кармане окурок, чиркнул спичкой и закурил. Это был мой последний «бычок», я приберегал его на подобный случай.
В коридоре горел свет, он проникал через матовое стекло двери; настольная лампа отбрасывала яркое пятно на поверхность письменного стола, но остальная часть комнаты оставалась темной. За полупрозрачной дверью появилась тень, возле порога замер великан. Его плечи заслоняли стекло. На голове размером с большую тыкву сидела шляпа, подобная той, что носили киношные рыцари плаща и шпаги в те времена, когда я пешком под стол ходил.
Постучав, незнакомец повернул ручку и распахнул дверь. Человек, остановившийся у порога, напоминал своими габаритами двухтонный грузовик. Под носом у него торчала тоненькая щеточка усов, а уставившиеся на меня маленькие, заплывшие жиром темные глазки напоминали дикую сливу в сахаре. На вид ему было лет пятьдесят, не больше. Он страдал одышкой, свойственной тучным людям. Тулья его шляпы находилась чуть выше края дверного проема, и ему пришлось пригнуться примерно на дюйм, чтобы пройти в комнату. На нем было длинное тесноватое пальто с воротником из каракуля и начищенные до блеска туфли на полуторадюймовой подошве.
– Мистер Джексон?
Скрипучий, высокий голос мужчины не гармонировал с его габаритами.
Я кивнул.
– Мистер Флойд Джексон?
Я снова кивнул.
Он шагнул в комнату и, не оборачиваясь, захлопнул дверь.
– Вот моя визитная карточка, мистер Джексон.
Он бросил карточку на мой стол. С его появлением комната стала тесной, в ней уже не хватало воздуха.
Не двигаясь, я посмотрел на карточку. Там значились лишь его имя и фамилия. Ни адрес, ни профессия не были указаны. Только два слова: Корнелиус Горман.
Пока я разглядывал карточку, он пододвинул стул к столу. Крепкий, добротный стул, сработанный на века, жалобно заскрипел под весом Гормана. Теперь, когда гость сел, в кабинете образовалось немного свободного пространства и воздух снова зациркулировал.
