Она вскрикнула от ужаса.
– Что случилось? – спросил он.
Несмотря на полумрак затемненной закрытыми ставнями комнаты, он видел, что ее лицо вдруг исказилось от ужаса.
– Кто-то сейчас пытался отворить дверь.
– Может быть, это ама[1], или один из слуг – китайцев.
– В это время они никогда не входят; они знают, что я всегда после завтрака сплю.
– Кто же это мог быть?
– Вальтер, – прошептала она дрожащими губами.
Она указала на его башмаки. Он старался их надеть, но нервность, вызванная ее тревогой, лишала его обычной ловкости; кроме того, они были узковаты. С легким возгласом нетерпения она сунула ему башмачный рожок. Накинув на плечи кимоно, босая, она подошла к туалету. Она пригладила гребенкой свои растрепанные волосы, прежде чем он успел зашнуровать второй ботинок.
Она подала ему куртку.
– Как мне выйти отсюда?
– Лучше подожди немного. Я выгляну и посмотрю, все ли благополучно.
– Это не мог быть Вальтер. До пяти часов он никогда не уходит из лаборатории.
– Тогда кто же это был?
Теперь они говорили шепотом. Она дрожала от страха. Он всегда предполагал, что в критическую минуту она непременно растеряется, и вдруг обозлился на нее. Если это было неосторожно, то какого черта она его уверяла, что никакой опасности нет. Она, тяжело дыша, схватила его за руку. Он посмотрел по направлению ее взгляда. Стояли они лицом к окнам, выходящим на веранду. Окна были закрыты ставнями, а ставни заперты на засов. Они увидели, что белая фарфоровая дверная ручка медленно поворачивается. Шагов на веранде они не слышали. Было очень страшно смотреть на это бесшумное движение. Прошла минута, полная тишина не нарушалась ни одним звуком.
Затем, как-будто действием какой-то ужасной, сверхъестественной силы, белая фарфоровая ручка другого окна тихо, бесшумно, устрашающе зашевелилась.
Это было так страшно, что нервы Китти не выдержали, и она едва не закричала; он быстро закрыл ей рот своей рукой и тем заглушил готовый вырваться у нее крик ужаса.
Ничего не слышно, кругом тишина. Колени ее дрожали, она оперлась на него, и ему казалось, что она сейчас упадет в обморок.
Нахмурившись, стиснув зубы, он отнес ее к кровати и посадил там. Она была бледна, как полотно, и сквозь загар его щек видно было, что и он побледнел. Он стоял около нее и не отрывал испуганного взора от фарфоровой ручки окна.
Они не говорили ни слова, и он видел, что она плачет.
– Ради бога, перестань, – раздраженно прошептал он. – Если мы попались, ну, так попались; придется выкручиваться как-нибудь.
Она стала искать свой платок, и он, угадав ее желание, протянул ей ее мешочек.
– Где твоя шляпа?
– Я оставил ее внизу.
– О, господи!
– Полно! Надо взять себя в руки. Сто шансов против одного, что это не был Вальтер. Зачем ему в это время приходить домой? Он ведь никогда не возвращается среди дня.
– Никогда.
– Пари держу на что угодно, что это была ама.
Она слегка улыбнулась. Его звучный, ласкающий голос успокоительно действовал на нее, и она взяла его руку и нежно пожала ее. Он подождал немного, чтобы дать ей время прийти в себя и сказал:
– Послушай, не можем же мы вечно здесь сидеть. В силах ли ты теперь выйти на веранду и посмотреть, что там делается?
– Боюсь, что не смогу устоять на ногах.
– Есть у тебя тут, под рукой, хоть немного виски?
Она отрицательно покачала головой.
Лицо его омрачилось, его разбирало нетерпение; он собственно не знал, что делать. Вдруг она судорожно сжала его руку.
– А если он нас ждет?
Он принужденно улыбнулся, и голос его сохранил нежный, убедительный тон, который, как он отлично знал, так сильно на нее действовал.
– Это невероятно. Будь храбрее, Китти. Как это мог быть твой муж! Если бы он, придя домой, увидел в прихожей чужую шляпу, а, поднявшись наверх, нашел дверь твоей комнаты запертой изнутри, он, конечно, поднял бы шум. Это был, без всякого сомнения, кто-нибудь из слуг. Только китаец способен шевелить ручку дверей таким образом.
