Математица, как всегда, опаздывала, и мы расположились, как цыганский табор, на подоконниках и полу в коридоре – тихо болтали, сидели в телефонах. Мы не шумели, чтобы не привлекать внимания учителей из соседних кабинетов. Математику вела Вера Александровна, завуч по воспитательной работе, и эта «воспитательная работа» её всякий раз задерживала.
Я смотрел на Клару. Она пришла к нам в класс ещё в сентябре, но заметил я её только сейчас, в апреле.
Она, по обыкновению, была среди своих близких подружек и что-то, смеясь и жестикулируя, рассказывала Женьке Луговой и Насте Коробкиной. Спустя мгновение все трое заржали в полный голос и тут же осеклись. Я подошёл ближе.
«Солнечные зайчики в сосновом бору», – сразу подумал я, лишь взглянув в её глаза.
Длинные каштановые волосы заплетены в толстую косу, немного раскосые золотые с прозеленью глаза – Клара определённо была хороша, куда я раньше смотрел? Говорила быстро, без привычки сразу не разберёшь, голос низкий, приятный. Её можно было бы принять за официанта из модного ресторана, если бы не нарочитая небрежность в одежде: широкие чёрные брюки, такого же цвета расстёгнутый на все пуговицы жилет, белая рубашка и тёмно-красный мужской галстук с расслабленным узлом. Она держалась раскованно и легко.
– Извинитесь! – обвинительным тоном сказала Женька, и они снова засмеялись.
Женька – наша староста с первого класса. Круглая отличница, всегда внимательная и ответственная, Луговая как светофор на дороге: необходимый элемент школьного пейзажа – скучная, безотказно работающая всезнайка.
Настя Коробкина была настоящая «коробкина» – по её лицу никогда не угадаешь, о чём она думает. Невозмутимая, собранная и какая-то до сих пор невыросшая, миниатюрная. Лишь с подружками она отпускала свою внутреннюю пружинку и давала волю эмоциям.
Из-за этой Коробкиной, вернее, её фамилии, нас поженили в началке. «Коробейников, где твоя жена Коробкина?» – любимая дразнилка пацанов. Поначалу я кидался на обидчика с кулаками, но потом понял, что так я только увеличиваю свои страдания. Когда тебе семь или десять лет, очень обидно быть «женатым» на Коробкиной. Моя злость только подогревала интерес одноклассников, и насмешки сыпались градом.
Из-за моих драк маму то и дело вызывали в школу. Она сердилась:
– Пашка, ну, ерунда же! Зачем ты разбил нос Сидорову? Ну и что, что обзывался! Пойми, чем сильнее ты реагируешь, тем дольше они будут над тобой смеяться. Это как дразнить собак. Не обращай внимания, и они перестанут.
– Тебе легко говорить! Тебя никто на Коробкиной не женит, – чуть не плакал я.
– Знаешь, что ты должен сделать? – До сих пор помню, как мама опустилась на колени, обняла меня и сказала жуткую вещь: – Завтра ты должен сесть с Настей Коробкиной за одну парту и вообще не реагировать на насмешки. Вообще никак! Вот увидишь, пацаны будут шокированы и дразнилкам придёт конец. Спорим?
– Мам, ты сдурела?
Но мама только засмеялась.
Помню, я чувствовал себя тогда самым несчастным человеком в мире и подумал, что мама меня совсем не понимает. Конечно, ни с какой Коробкиной на следующий день я не сел, но обращать внимание на обидные реплики перестал. И насмешки постепенно правда прекратились.
Девчонки в нашем классе, как и все девочки в параллели девятых, были разные. Катьку Белоглазову, например, хоть сейчас замуж выдавай, она готова, Оля Сухорукова выглядит как пятиклашка, Алка Синицына – типичный подросток: всегда в чёрном, куча браслетов на запястьях, распущенные волосы до плеч. С Алкой мы кореша ещё с детства, вместе ходили в музыкалку, я, слава богу, бросил, а она до сих пор мучается.
– Кор, ты чего? – Клара выжидательно смотрела на меня.
