Солнечный свет отражается от куполообразных крыш и проникает в комнату через закрытое окно. Слишком ярко. Раздраженно свожу брови.
В голове, как после пожара, полнейшая разруха. Последнее, что сейчас помню, это то, как наглоталась таблеток и думала, что это мой конец, но видимо меня успели откачать.
Не могу ни о чем думать, во рту пересохло. Ужасно хочу воды.
‒Эй-й! Кто-нибудь! ‒ пытаюсь прокричать, еле шевеля губами.
Тишина.
На запястье замечаю оранжевый пластиковый браслет, который надевают заключенным или психически больным. Я так и знала, что никому нельзя доверять. Почерк неразборчив. Виднеется «Элизабет Беррингтон. Двадцать шесть лет», а дальше кривые символы, будто иероглифы, и какие-то цифры. Ничего не понимаю, здесь какая-то ошибка. Это имя моей сестры. Нас снова перепутали?
Ощущение, что меня накачали седативными. Как-то раз я уже переборщила с успокоительными препаратами, и был такой же побочный эффект. Слабость во всем теле и сложно сфокусировать свой взгляд на чем-то одном. Но, по крайней мере, тогда я находилась дома, а что это за место, я не знаю. Из-за этого скрежет в груди усиливается с каждой секундой.
Поднимаюсь с постели с большим трудом. Делаю еще рывок, и пытаюсь дойти до двери. Дергаю за ручку. Закрыто.
Чуть слышно стучу. Где-то поблизости раздаются приглушённые басовые голоса людей. Настраиваюсь и собираюсь уже с силой ударить по двери, как в палату заходит женщина с пластиковым стаканом в руке. Как же она вовремя. Видимо знала, что мне сейчас нужно.
‒ Уже очнулась? ‒ удивленно вскинула она брови, ‒ как состояние?
Не могу понять из-за препаратов, как на самом деле себя чувствую. Тяну к ней руки, будто она мой спаситель.
‒ Воды…‒ голос уже охрип и стал похож на стенание умирающего.
Все тело судорожно трясется, и женщина в белом халате поспешно, резкими движениями вливает воду мне в рот. Делаю жадные глотки, несколько раз чуть не захлебнувшись, но она не сбавляет темп, больно давя мне на челюсть рукой.
Стало отвратительно от того, какая я беспомощная. Часть воды не попала в рот, и вся шея намокла. Капли стекают под халатом к груди и по всему телу почувствовался озноб.
‒ Вот так, умница, ‒ певуче похвалила медсестра, убирая стакан, ‒ через два часа обед.
Я даже не успела у нее ничего узнать, как она вышла и закрыла ключом дверь с обратной стороны.
Сколько времени я уже здесь нахожусь? Почему она меня закрыла? Нет, нужно убираться. Бежать. Мне здесь не место.
‒ Скорее! ‒ послышался строгий голос молодой мамаши.
Она с нетерпением смотрит вдаль, укладывая пляжное полотенце в небольшую спортивную сумку. От ларька с мороженым побежали в ее сторону двое озорных мальчишек, игриво толкая друг друга. Раздались страшные удары грома.
‒ Ну, наконец-то! ‒ Женщина схватила мальчиков за руки, и они помчались в сторону машины.
До полудня стояла неимоверная жара. Мгновенно небо затянуло тяжелыми тучами, и сразу же другая освещенность ‒ почти темно. Изгибы молний заставили людей в парке собирать свои вещи и бежать в укрытия: кто до машин, кто до ближайшего кафе.
Мы с Кэт схватились за руки и побежали до ближайшей кофейни. Тучи разорвались, будто кто-то проткнул над головой шар с водой, и обрушился ливень. Дорогу уже почти не видно. За несколько минут мы насквозь промокли, и уже отчаянно бежим по лужам. В секунды вспышек молний, я громко визжу, а Кэт панически подхватывает, и крепче сжимает мою руку.
‒ Два кофе, пожалуйста! ‒ Отдышавшись, я делаю заказ, добравшись до «Monmouth Coffee», в пяти минутах от парка.
Мы усаживаемся за свободный столик и пытаемся согреться.
‒ Ну, вот и зачем я целое утро закручивала локоны, скажи мне? Все распрямились, ‒ раздраженно восклицает Кэт. Она пытается высушить волосы руками.
