1
Сорок минут спустя он был уже в небе
– Я хотел кое-что тебе сказать, – произнес он.
– Так скажи, – ответила она.
Он молчал, не отводя глаз от дороги. В темноте городской окраины видеть было нечего, кроме габаритных огней далеких машин, бесконечно разматывающегося клубка бетонного шоссе да громадных фонарей автомагистрали.
– Бог, наверное, разочаровался во мне за одну только мысль об этом, – сказал он.
– Что ж, – вздохнула она, – раз Он уже все знает, то можно и мне рассказать.
Он мельком взглянул на нее, чтобы определить, в каком она настроении, но верхнюю половину ее лица, включая глаза, скрывала тень от кромки ветрового стекла. А нижняя половина отсвечивала лунной чистотой. Ее щеки, губы и подбородок – такие знакомые и родные, ставшие частью его жизни с тех пор, как он их узнал, – всколыхнули в нем острое и горькое чувство утраты.
– Мир кажется гораздо лучше при рукотворном свете, – произнес он.
Они ехали в молчании. Оба не выносили трескотни радио или назойливой музыки в записи. Это была только одна из многих черт характера, которые их объединяли.
– И это все? – спросила она.
– Да, – откликнулся он. – Я хочу сказать… считается, что девственная природа – абсолютное совершенство, правда? А все, что привносит человек, только позорит ее, захламляет – и все. Но мы потеряли бы половину наслаждений мира, если бы мы – человек, то есть человеческие существа…
(Она усмехнулась: «Ну-ну, продолжай!»)
– …если бы мы не развесили повсюду фонари. В электрических лампах есть своя притягательность. Они скрашивают ночные поездки, вот как сейчас. Красота! Ты только представь, что нам пришлось бы ехать в кромешной темноте. Потому что это и есть нормальное, естественное состояние мира ночью, так ведь? Кромешный мрак. Просто представь. Как бы ты нервничала, не разбирая дороги, не видя ничего дальше нескольких метров. Скажем, едешь ты в город… впрочем, в мире без технологий – какие города… но предположим, ты направляешься туда, где живут люди, живут в естественных условиях, может, жгут кое-где костры… ты их не увидишь, пока не приблизишься вплотную. И не откроется чудесный вид, когда ты в нескольких милях от города, а огоньки на склоне холма мерцают, словно звезды.
– Ага.
– И даже внутри машины, допустим, она у тебя есть или другое средство передвижения в этом естественном мире, повозка, запряженная лошадьми, например… и в ней будет непроглядный мрак. И еще холод, если ночь зимняя. И только посмотри, что нам дано взамен!
Он поднял руку (обычно он вел машину двумя руками, симметрично расположив их по обе стороны руля) и показал на приборную панель. Огоньки привычно горели. Температура. Время. Уровень воды. Масло. Скорость. Расход топлива.
– Питер…
– О, смотри!
В нескольких сотнях метров впереди крошечная, груженная сверх всякой меры фигурка стоически маячила в лужице света.
– Кто-то голосует. Я остановлюсь, да?
– Нет!
Тон ее голоса отбил у него всякое желание перечить, хотя до сих пор они редко упускали возможность проявить милосердие к посторонним.
Человек на дороге с надеждой поднял голову. Окутанный светом фар, он превратился – на мгновение – из слабо различимой человекоподобной фигуры в нечто индивидуальное. Автостопщик держал в руках картонку с надписью «Хитрау».
– Странно, – заметил Питер, когда они промчались мимо. – Будто нельзя просто сесть на метро.
– Последний день в Британии, – отозвалась Беатрис. – Последний шанс развлечься. Наверно, спустил всю валюту в пабе, полагая, что ему еще хватит на поезд. Еще каких-то шесть кружек – и вот он на свежем воздухе, трезвея, а все, что завалялось в кармане, – билет на самолет и один фунт семьдесят пенсов.
