Прошу учесть Уважаемого Проницательного Читателя, что Ищерское княжество вымышленное, и его не следует путать с мещерскими землями. Также недопустимо утверждать, будто упомянутый в романе Острожец имеет какое-либо отношение к реально существовавшему Городцу. И, конечно, совершенно неуместны прямые аналогии между книжными героями и историческими личностями. Император Феодорлих II Гуген не имеет ничего общего с Фридрихом II Гогенштауфеном, а хан Огадай – с сыном Чингисхана Октаем. Равно как нет абсолютно никакой связи между магом Михелем Шотте и известным при дворе Фридриха II астрологом Михаилом Скоттом. И уж тем более не нужно отождествлять царевну Арину с сестрой никейского (а впоследствии – византийского) императора Михаила Палеолога Ириной. Все прочие аллюзии, могущие возникнуть при чтении книги по независящим от автора причинам, тоже излишни.
Бурлила и весело поблескивала на солнце небольшая, но быстрая и опасная речушка, коварные водовороты которой утопили бы даже опытного пловца. Возле горбатого мостика, переброшенного через шумный поток, нес службу дальний дозор Вебелингского замка.
Служба, не в пример бурной реке, текла спокойно и однообразно. Здесь, на отдаленных подступах к крепости его величества Феодорлиха Второго, властителя Священной Германо-Римской империи, не происходило ничего, ну то есть абсолютно ничего, заслуживающего хотя бы маломальского внимания. На широком тракте, ведущем к мосту, и открытых, хорошо просматриваемых лугах на противоположном берегу не появлялось ни одной живой души, на рогатки, перегораживавшие дощатый настил, никто не покушался, и мостовая стража вот уже вторые сутки маялась от безделья и скуки.
Полдюжины кнехтов лениво позевывали, почесывались и поплевывали в реку. Чуть поодаль, в тени одинокой сосны, дремал, привалившись к шершавому стволу, долговязый рыцарь. Его массивный глухой шлем и вложенный внутрь подшлемник валялись в траве. На коленях лежал длинный меч в ножнах. Глаза рыцаря были прикрыты, зато с гербовой котты, надетой поверх кольчуги и стального нагрудника, на мост грозно взирала бычья голова. Такая же голова украшала и треугольный щит, подвешенный на сухой сук.
В стороне паслись стреноженные лошади. У самой воды молодой оруженосец чистил рыцарского коня белой масти. Именно глазастый юнец и заметил первым темное пятно, движущееся по безлюдному тракту.
При ближайшем рассмотрении пятно оказалось черной монашеской рясой, и встрепенувшаяся было стража вновь расслабилась. В самом деле, какую опасность может представлять одинокий богомолец?
Росточка путник был невеликого, сложения – худощавого. Просторная ряса, судя по цвету бенедиктинская, висела на нем, как тряпка на пугале, и зияла прорехами. Рваную рясу подпоясывала длинная, грубая веревка того же черного цвета, небрежно обмотанная вокруг талии. Оба конца веревочного пояса зачем-то были пропущены в дыры между широкими складками балахона и упрятаны где-то под полами рясы. На груди покачивался простенький деревянный крестик. Широкий куколь, наброшенный на голову и тщательно затянутый у подбородка, скрывал смиренно опущенное лицо. То ли монах пообещал Господу во искупление грехов хорониться от солнечного света, то ли лик имел настолько уродливый, что избегал показывать его окружающим.
При ходьбе странник опирался на небольшой, чуть выше пояса, посох с острым металлическим навершием на конце и с тремя широкими железными кольцами посередине. Впрочем, едва ли пилигрим сильно нуждался в такой подпорке: шагал он как сильный и опытный ходок, нимало не притомившийся в пути.
