Часы были карманные, но кармашка для них не было подходящего. Он исчез много лет назад вместе с жилетом, в котором был этот самый кармашек, и его хозяином.
Кармашек исчез, а часики остались бездомными. Они теперь лежали на письменном столе, и каждое утро начиналось у Антонины с завода часов. Она брала в ладонь их прохладный корпус и легонько вертела туда-сюда головку от завода. Длинная цепочка от часов, недовольная таким простым обхождением с ней, возмущенно болталась, что ее обеспокоили.
И в это утро, Антонина прежде, чем съесть свой рутинный бутерброд с сыром, подошла к столу и взяла в руки часики. И тут же заметила, что они ночью остановились. В половине второго часа.
Антонина очень удивилась, и даже растревожилась немного почему-то. Такого не было раньше, часы шли всегда и точно. Минута в минуту.
Антонина попыталась завести и даже потрясла часы довольно грубо. Но желаемого тиканья не услышала.
Часы упорно молчали. Антонина взяла часы в руку и стала согревать в ладони. В комнате была на ночь открыта форточка, может это и повлияло на их ход.
Но согревание тоже не помогло.
Тут Антонина услышала зуммер телефона.
Зачем-то звонила бывшая подруга, которая давно уехала, и спросила можно ли остановиться у Антонины на пару дней.
Антонина даже вздрогнула от такого предложения, но сдержала себя и согласилась.
Более того, когда они вечером сидели за ужином в неуютной холостяцкой кухне, Жека рассказала ей о бывшем. Что, по слухам, у него беда.
Какая-то операция. Вообще-то подробностей она особых не сказала, но у Антонины похолодели кончики пальцев. Так всегда случалось, когда она волновалась.
Она стала расспрашивать, но Жека подробностей не обозначила особых.
Сказала, что он уже дома. Она видела его, чуть хромого, у магазина.
– Успокойся, ничего страшного с твоим благоверным не случилось. А если и случилось, то всё у него будет путем. Знаешь, сколько там денег?
Антонина знала, но тревога не покидала её. Что с ним могло случиться, они изредка перезванивались, но ничего такого он ей не говорил.
И тут она вспомнила об остановившихся часах. Почему-то увязав эти два события, она вдруг поняла, что надо бы часики вернуть к жизни. Срочно. Завтра же.
А пока – она опять взяла часики и зажала их в теплой своей ладони и ходила так с ними весь вечер по дому, прикладывая иногда нарядный серебряный кругляшок их к уху.
Но часы молчали.
Утром, проводив Жеку по ее срочным делам, Антонина решительно оделась и побежала к часовщику. Было идти всего минут десять, но и за это время Антонина устала, запыхалась, потому что почти бежала.
Часовщик, молодой мужчина, и приветливого весьма вида, принял у нее часики и вдруг широко улыбнулся.
– Да, это “Молния”, их уже не выпускают. Классные часы.
Антонина кивнула согласно и с нетерпением ждала, пока часовщик откроет крышку и скажет ей диагноз.
– Кое-что заменим – почистим – пойдут, – заключил он. – Сколько им? Лет тридцать?
Антонина кивнула.
– Пойдут? – спросила она, очень хотелось ей услышать в ответ уверенное “да”.
И она его услышала. На реанимацию часов было отведено два дня. И Антонина не спеша пошла домой, аккуратно положив в карман цепочку от часов, которую аккуратный часовщик отстегнул от корпуса, чтобы не мешала цепь его работе, да и сохраннее будет, не затеряется среди всякого металлического хлама, которым был загружен длинный стол, более схожий с верстаком.
Дома Антонина положила квитанцию от часовщика на самое видное место и отметила в календаре красным фломастером день похода за часами.
Вечером пришла Жека, веселая и чуть пахнущая алкоголем. Они долго сидели на кухне, сплетничали, смеялись каждому эпизоду, который память выдергивала угодливо из прошлого.
