Стояло лето. Уже не ярко-зеленое, как в июне, и не раскаленное июльским солнцем, а расслабленное и пыльное лето августа. В огромном душном городе люди перестали воспринимать его как праздник. Зима казалось далекой, забылась радость освобождения от курток и шуб, но каждый день зной и гарь добавляли чуточку непрошенного раздражения. Лето себя изживало. Картинка за окном должна поменяться. К этому были готовы.
Но только не я. Я торопился поймать его за хвост. Столько всего уже было, где-то далеко за спиной остались экзамены, с которых все началось. Только представить, как много мыслей они могли занимать и как быстро от них ничего не осталось. Пшик, надувательство. А потом практика. О, та самая невероятная практика, что-то про комплексное географическое исследование местности. На самом деле дикий замес, в котором пролетели два месяца в стиле «Дима познает мир». И Леша, и Саша, и Маша и еще под две сотни человек.
Как мы туда попали? Нас сгребла в кузовок загадочная любовь к миру вокруг, не оставили в покое детские книжки о приключениях, возбуждала возможность оттолкнуть свою лодочку от милого дома. А кто-то просто пришел за компанию, или не разобрался в ситуации, или просто не попал в более предпочтительные места. Где поется про серьезные науки или серьезные успехи на ниве пожинания плодов изобильной жизни. География ничего такого не обещала. Если получше вникнуть в ситуацию – это плюс. Так в нее проникает меньше нежелательных элементов.
Вот и славно. И года не прошло в универе, а мы и так получили по первое число. Теодолиты, градусники, лопаты, гербарии, водка, портвейн, гитара, бессонные ночи. Выговоры, полевые дневники, драки, ночные свидания и нескончаемые разговоры по душам. В нас колосилась дикая энергия, и чтобы от нее не разорвало, приходилось постоянно выпускать пар. С паром прогорели и черные уголья, на которых катилась вся эта колесница. Паровоз-спиртоход, не прибитый пока к земле тяжестью бессердечной гравитации. Устал в конце концов.
Когда я вернулся домой, одновременно загорелый и бледный, уставший и отчужденный, родители, всего скорее, заподозрили что-то неладное. Особенно, когда чуть не неделю я подставлял бока топчанчику, потягивал разноцветные лимонады, зыркая лениво за окошко, и бродя вокруг да около. Отдых от того, что не могла вместить моя потрепанная взлетами и падениями душа и мое сжавшееся от экспериментов тело.
Вот и все, можно снимать с себя кожух. Я снова в игре. И что-то явно витает в воздухе. Пробую и понимаю, что это предвкушение большого приключения. Где же эти бродяги, с которыми нам выписывать кренделя и ходить колесом? Я ведь чертовски по ним соскучился. Я вновь хочу юродствовать и веселиться! Я безобразно залежался за эту неделю. Рюкзак почти не давил плечи, и я чуть не бегом выбрался из-под земли на Комсомольской, замерев на минутку перед зданием с колоннами – Ленинградским вокзалом.
Но никакого Ленинграда и Санкт-Петербург туда же. Не сегодня. Уважаемые пассажиры, можете не коситься, пододвигая свои чемоданчики, мы не к вам. Мы покатим к другому творению Петра – в Петрозаводск. И дальше, в великолепные места, рассматривать коллекции потрясающих шедевров, по сравнению с которыми Эрмитаж сникает, зажатый в красивом домике с вихлюшками и позолотой. Карелия, до скорой встречи! Но где же все?
За столбом с головой Ленина показалась знакомая тельняшка. Дальше какой-то допотопный рюкзак, за ним скромно скукожились пластиковые пакеты с гостинцами. А вот и он – ленинградский почтальон – высокая нескладная фигура как будто сшитая из кусков, вроде и подходящих друг к другу, но как будто из разных наборов. Легкая небритость, переросшие волосы с намеком то ли на пофигизм хозяина, то ли на моду и стиль. Сосредоточенность, сменяемая быстрой улыбкой. Мягкие черты добродушного лица. Человек, чьи ноги почему-то всегда несколько беспокойны и чьи руки смотрятся неприкаянно, когда в них ничего нет. Увалень и порох. Ларик.
