Глава 1
Ночь была безлунной и тёплой, хотя стоявшая на Искии глубокая осень могла уже хорошенько остудить море, нагнав промозглого тумана, частого в это время года. В доме все спали, только в окне мансарды теплился огонёк.
– Он что, ручной фонарик зажёг? – спросил негромко коротышка.
Его товарищ, высокий и ловкий мулат, гневно сверкнул глазами:
– Заткнись, Ден. Не на прогулке. Приспичило – говори по-английски.
– Ну, мой английский…
– Тихо! Молчи и слушай.
В темноте чиркнула зажигалка и на мгновение осветила говоривших. Оба были в тёмных спортивных костюмах с рюкзаками за плечами, так что руки оставались свободны. Плотные вязаные шапочки покрывали их головы. На ногах у парней были надеты ботинки на манер горных. У мулата в нагрудном кармане виднелся небольшой компактный свёрток.
– Алекс, ты не курил бы, – прошептал Ден.
– Что я, дебил? Зажигалка лучше, чем фонарь, если с дороги кто увидит. А мне надо тут… Вот достал!
Он вынул две мелкоячеистые сетки, собранные по краям. За ними последовали перчатки:
– Так, надевай. Делай окно. Говорить буду я. Если… будет о чём говорить.
Две тени быстро заскользили по склону к дому, ярусами расположенному на горе, почти бесшумно пробираясь между скальными выступами и участками мягкой породы, тут и там поросшими густыми зарослями кустарника. Подобравшись к самому окну мансарды по балкону второго этажа, высокий повёл себя странно. Он пригнулся, изловчился как кошка и швырнул камушек в окно. Потом другой. Ничего!
– Порядок, Ден. Я тебе сказал. Он свечку ночами жжёт – темноты боится. А сам спит как сурок. Я че боялся – баба на ночь уходит к себе, но чем черт не шутит? Я и проверил. Хорош. Давай!
Коренастый Ден умело беззвучно высадил стекло, и оба впрыгнули в комнату. Свеча стояла в углу на небольшой резной табуретке. Это была круглая раскрашенная рождественская поделка, каких уже много продавалось на набережных и в магазинчиках у отелей. Фитиль, опустившийся в глубь её пёстрого шара, только мерцал оранжевым угольком, почти ничего не освещая. Стол, шкафчик на стенке, низкая широкая кровать, вот и всё, что увидели пришельцы, всматриваясь в темноту небольшой и почти пустой мансарды. На кровати, впрочем, спал человек. Его тяжёлое дыхание со свистом вырывалось через полуоткрытый рот.
– Добро, – шепнул Алекс, – теперь я.
Он подошёл свете луны, что он болен, не вызывало никаких сомнений. Бледное, даже голубоватое его лицо, искажённое гримасой боли и страха, обрамляли светло-русые вьющиеся волосы, в которых лёгкая седина почти не была виднак спящему совершенно неслышно, наклонился над ним, приподнял сетку с лица и сделал два-три быстрых движения. Мужчина на кровати открыл глаза, но не издал ни звука.
– Пан, – внятно сказал Алекс, – ты понял, кто я? Мужчина молчал. Если понял – закрой два раза глаза! Мужчина продолжал смотреть на него не мигая.
– Ах так! Ну, нет, ты скажешь! Ты мне напишешь. Ты сам отдашь или сдохнешь как ящерица. Я те щас, гад, хвост обломаю! Утёк, зараза, а я теперь отвечай? Плохо тебя стерёг!
– Не надо, – вдруг прохрипел больной, – я сейчас. Наклонись.
Было часа два ночи. Ветер, подувший с моря, разогнал облака, круглая слегка ущербная луна медленно выплыла из-за разодранных туч. Комната осветилась, и стало видно коротышку, истуканом стоящего в углу, фигуру мулата, склонившегося над кроватью, и слегка приподнявшегося больного. При свете луны, что он болен, не вызывало никаких сомнений. Бледное, даже голубоватое его лицо, искажённое гримасой боли и страха, обрамляли светло-русые вьющиеся волосы, в которых лёгкая седина почти не была видна. Он носил бороду, пожелтевшую около губ от неизменной трубки. И сейчас эта трубка тоже лежала недалеко, рядом с пепельницей из осколка мрамора, выдолбленного в середине.
