Не жизнь во имя войны, а война ради жизни
Посвящается всем добровольцам, именуемым «колорадами». Всем ополченцам, прозванным «ватниками», «кацапам и москалям»
Глава 1. Хлеб
Подросток лет пятнадцати, рыжий и веснушчатый, с немного вздернутым носом, попросил у меня хлеба. Пацан был уверен, что я помогу.
Наверняка он видел, как я, словно Рэмбо, бряцал затвором своего АК-47М с «подствольником», разгоняя стаю мародеров возле многоэтажки в Киевском районе города, куда давиче попала мина прямиком с Донецкого аэропорта. Он словно завороженный наблюдал, как я вырвал из рук татуированной детины, возрастом немногим старше него, юную девушку. Как снял балаклаву с ее головы и вернул шерстяную черную маску с прорезью обратно на голову невменяемого злодея, только тыльной стороной. И как потом я лично затолкал мародера в багажник, бросив водиле: "Вези расписного на скотобойню!"
Наверное, в представлении паренька я выглядел командиром. На самом деле я был в его городе гостем, обычным добровольцем из Крыма. Сюда привела меня судьба. А я был фаталистом, не мог молчать, когда внутри кипит, не мог скрывать, когда был не согласен, не мог сидеть в стороне, когда можно было бы и понаблюдать из норки. Уж таким уродился, возможно, себе на беду.
В Крыму после прихода "вежливых" на постоянное расквартирование самооборону разогнали, вернее не поставили на довольствие. Казаков тоже поблагодарили, после чего Круг велел собираться на Донбасс к братцам. Добровольных дружинников из сокращенных офицеров и отпускников устно поблагодарили и тоже рекомендовали вернуться в места постоянной дислокации, в части и на «коробки». Вот и оказался я волею Провидения и по собственному разумению в отряде «колорадов», состоящем из местных и уроженцев Ростовской области. Пятьдесят на пятьдесят.
Местные были из захваченных Крамоторска, Дебальцево, из Лисичанска и Донецка. Россияне попадали в наше подразделение в основном из Аксая, Азова и Батайска. Из Ростова человек пятнадцать, не больше. Отряд по-военному назывался батальоном, причем из уважения к Войску Донскому считался он казачьим. Поэтому носили мы казачьи шевроны.
Казаки на этой войне проявили себя истинными храбрецами. Казачьи батальоны брали целые города и контролировали большие отрезки границы, крошили «бандеровскую нечисть» в котлах и гибли на блок-постах. Они не просили, но заслуживали уважения. Воевали не за страх и почести, а за совесть. Добывали доблесть. Однако у них то и дело возникали трения с самовыдвиженцами, уверовавшими в то, что делегированы верховодить от имени самой России. Бывший реконструктор по прозвищу Снайпер, лично у меня он был в почете как офицер, не жаловал казачество, винил казаков в неумении подчиняться, задевал, искал повод уличить в дезертирстве. Заигрался в «Белую гвардию» словно восстал из пепла разгромленной в Крыму армии Врангеля. Воевал за вымышленные идеалы, утратив связь с реальностью. Веяло от него духом пораженчества, все время ныл и обвинял Кремль в бездействии. На себя замкнул все внимание прессы, развесил бигборды со своим портретом. Казаки такого сторонились. Боевые атаманы сами были с усами. Но признать надо, находились и паршивые овцы даже среди героического казачества…
Разношерстная публика наша состояла из многих сословий, по большей части рабочих профессий, в том числе шахтерских. Присутствовали и маргиналы, и бывшие уголовники, под пятьдесят казаков в смешных папахах и кубанках, даже с нагайками, с десяток армян, которые почему-то тоже считали себя здесь казаками, дав присягу войску Донскому, а теперь и непризнанной Новороссии. Было так же пятеро осетин и двое чеченцев, один из которых полукровка.
