Тусклый свет бродит бесцельно и беспечно по стене, отбрасывая причудливые и странные образы гротескного и мрачного ноктуария мира сумрачных и безликих теней, продолжая свой завораживающий и очаровывающий танец среди пятен коррозии металлических балок и перекрытий покосившейся арматуры, обнажившей под разрушенным бетоном свой ржавый и скрипучий остов, среди облупившейся штукатурки и осыпавшейся со стен неприятными хлопьями дешевой краски провалов и пустот мертвого и пустого коридора со множеством покосившихся дверей, давно сгнивших и висевших лишь на одной скрипучей и давно не смазанной петле, с множеством кучек битого и хрустящего электрического и металлического стекла выбитых и треснувших окон или экранов, среди разлагавшегося мусора и обрывков истлевавших газет и документации, среди шуршания полиэтилена и брезента, наполняя этот мир загадочной и потусторонней жизнью неведомого и невидимого мира неосязаемого и фантасмагорического, приходя сюда вечером и неумолимо исчезая с рассветом.
Сгущалась непроглядная, вязкая и чернильная мгла, оседая медленным и смоляным конденсатом Инктройнного коллайдера на заиндевевшие от долгого простоя роторы крошечных и почти неприметных моторчиков и отозвавшиеся тугим скрипом и гулким скрежетом кремниевые сочленения шарниров пальцев, и окутывала прозрачным и неразличимым маревом шелкового спокойствия загробной тишины убаюкивающего хлада титановые кости с хромированными шестернями и прозрачной кожей, что более никогда не почувствует бережного и прохладного касания ночной или вечерней прохлады или безжалостного зноя… лишь память сохранит, а тело рефлекторно повторит, сжав стальные тросы мышц в едва осознанном спазме, заставив поежится и вдохнуть механической грудью тяжелый и загрязненный воздух, что отзовется клокотанием и гулом в системе вентиляции и обработки легких, замененных на винты и турбины… лишь гайки и болты… скобы и подшипники… провода и оптоволокно…
Все живое было чуждо этому месту, – даже неживое давно покинуло пределы этого обиталища древнего и ветхого чувства Обреченности и Эрозии распада и ретрограда мысли о чем-то незыблемом и возвышенном, о чем-то недостижимом и далеком, задушенным и убиенным в колыбели при рождении.
Покинул это место Лос.
Стылый и замерший воздух оседал вязкой и клейкой пылью на стол, заваленный чертежами на углеродной бумаге, полимерными моделями, осязаемыми и тактильными формами, созданными ультразвуком, смоляными фигурками, напечатанными на принтере и обретшими форму при помощи фотополимеризации, – то затвердевавшими витиеватыми и замысловатыми узорами и рисунками, то вновь таявшими и возвращавшимися в прозрачную лужицу эластана на краю стола, – озаряя своим лиловым светом и играя разноцветными бликами многоликих отражений на отполированных и выточенных лазером, в идеальном беспорядке лежавших деталях механизма, отброшенного, словно в отчаянии или бессилии прочь, напоминавшего машинизированный комок мха, переливавшийся никелем и источавшим слабое свечение малого излучения ионов кристального и магического происхождения.
Тень в сотый раз скользнула по оплавленному в нескольких местах и обожженному пластичному пластику прозрачной кожи, лишенной любого чувства и опиравшейся лишь на прежнюю память, что подводила все чаще и чаще, отбирая и пожирая неостановимой болезнью последние крохи и частицы прежней личности, у которой слишком громко колотилось сердце.
Я слышу, как ты кричишь. Слышу, как молишь, блуждая неприкаянным призраком моей угасающей и несовершенной памяти, чувствую, как наблюдаешь за мной и моими тщетными попытками привнести в эту груду рухляди мёртвого металла хоть частичку жизни, как в те волшебные и магические поршни, кои многие считали бесполезной тратой запчастей, как в те отталкивающие и пугающие двигатели и машины, что вытягивали Тьму и дарили радость людям. Нет, только не волнуйся, я не позволю тебе слоняться по этим бесконечным и обветшалым коридорам огромного и опустевшего города и бывшего реликта Заслона Знания и памятника катафалка эпитафии мечты в одиночку, – я буду там с тобой, – плыть по отравленным рекам раскаленных металлов литейного цеха, терять связь с реальностью в озерах горячего и вишневого электролита, теряться в лабиринтах искривленных и искаженных отражений диэлектрических и замедляющих фазу зеркал, в азотном хранилище криодепозитория… там, где вечная зима, где небеса пылают лавовыми и магмовыми озерами кислотных морей, где убежище и пристанище для последнего человека, не ведающего сна и голода, холода и болезни, медленно и неотвратимо забывающего человеческую суть и речь, предавая забвению былые эмоции и болезненные чувства, снедаемого лишь жаром невыносимой лихорадки одиночества, это лишь массивный и огромный купол под просевшей и прокаженной землей, окруженный Пустошью Невидимого Убийцы; где больше нечего терять, где потерянное нельзя отыскать, как бы ни старался…
