Ольга проснулась в седьмом часу утра, услышав плач в детской. Встревожилась: юный Драган с младенчества рос суровым и молчаливым, весь в своего отца Милоша. Вчера гулял с ним и старшим братом – встречали весну; устал, сердешный, должен был спать без задних ног… Что с ним?
Накинув халат, женщина сунула ноги в домашние опанци и устремилась к сыновьям.
Михо, старший сын, тоже проснулся и недовольно смотрел на возмутителя спокойствия.
– Милый! Что с тобой? – спросила Ольга, склонившись над младшим.
– Головка болит…
Ольга положила ему ладонь на лоб – четырехлетний малыш буквально горел огнем.
Внутри женщины что-то сжалось. Огорчаться, паниковать – не время… Их семейное правило – не терять присутствия духа и действовать. Волю чувствам можно дать потом.
Она растолкала мужа.
– Милош! У Драгана сильный жар. Бегом к телефону, звони в «скорую». Я попробую снять температуру, – Ольга с силой встряхнула супруга. – Скорее! И никаких «сейчас, только попью кофе», ма-арш!
Сунув сыну под мышку градусник, она дала ему глотнуть аспирин[1] и положила холодную тряпицу на лоб. Одновременно прислушивалась к происходящему в коридоре, где Милош накручивал диск телефона и непрестанно ругался. Через несколько минут бесплодных попыток он бросил занятие и вошел в детскую с незажженной сигаретой в зубах.
– С ума сойти! Или занято, или вообще трубку не берут. Знаш… давай кафенисати[2]. Все дети болеют, все и выздоравливают. Потом еще наберу.
Ольгу буквально передернуло. Эта вечная сербская неторопливость, размеренность, «давай сначала попьем кофе, потом решим», абсолютно не подходила к критической ситуации. Раз такое случилось с ребенком, она была готова растерзать любого, кто станет на пути к его спасению.
– Ах ты, курац! Звони в скупщину[3]! Или сам беги в больницу! Вытряси бана[4] из постели и спроси: какого… мы его избирали местным главой, если при его власти до «скорой» не дозвониться?! Действуй!
Сербские женщины традиционного воспитания никогда себе такого не позволяли, но Милош знал, на что шел, когда взял в жены черноокую красавицу-беженку из восточной части Славии, когда там началась война. Предлагал уезжать и Марине Мережко, ее овдовевшей двоюродной сестре – нашелся бы и той подходящий сбрский жених, да строптивица отказалась: работала в больнице Царьграда, не захотела бросать раненых.
Поэтому терпел псовку[5] Ольги, тем более что взрывалась славка редко, в основном – из-за детей. Откровенно говоря, по делу.
Милош быстро натянул бриджи, высокие гетры, свитер, накинул кожух и водрузил на голову шубару – круглую овечью шапку. Только на улице закурил и втиснулся в старый итальянский внедорожник: на новенький немецкий зарплаты учителя с двумя детьми никак не хватит.
Улицы городка Високи Планины на юге Сербии были еще пустынны. Навстречу промчалась буквально пара машин, разбрызгивая снег вперемешку с грязью. Показалась карета «Скорой помощи» – такой же старый итальянский паркетник «турин», как у него, только с удлиненным кузовом. С включенной люстрой на крыше, он тоже куда-то быстро ехал. Но не к дому Милоша и Ольги.
Неподалеку от местной управы движение остановил полицейский. На удостоверение учителя, муниципального служащего, посмотрел косо, без малейшего уважения. С характерным хорватским говорком процедил: в городе вводится чрезвычайное положение, всем надо оставаться по домам.
Хоть жена и упрекала порой в тугодумстве, Милош сообразил: про ситуацию расспрашивать не время. Он напустил на себя важный вид и сообщил хорватскому полицаю: именно потому и едет в скупщину, его туда вызвали, подняв с постели. Заставник ничего не сказал, только отступил на шаг и отвернулся, позволив ехать дальше.
