Нина вернулась с работы темнее грозовой июльской тучи. С чувством швырнула сумку на стул возле двери. Муж перестал кушать свекольник:
– Что случилось?
Упорное молчание свидетельствовало о том, что произошедшее не имеет аналогов в истории новейших времён. Полиэтиленовый пакет с хлебом, кувыркаясь, прилетел на стол. Да, сразу видно – в дом пришла добытчица, ясно, как белый день, сомнения наказуемы. А какие способности в метании подручных предметов! Задавать наводящие вопросы тоже дело небезопасное, Виктор скромно умолк. Прервав трапезу, кинулся доставать прибор для жены. Вообще-то, ему давно пора в свой любимый вагончик на стройку особняка в центре города, но в свете последних событий уход будет выглядеть если не бегством, то всё равно очень не по-семейному. Присев на краешек стула, Нина сложила маленькие ручки на коленях, и, уткнувшись в них взглядом, молчит, вся без остатка погружённая в себя. Виктор тоже беззвучен. Тихо сопереживает, стоя рядом, поникший и вконец измельчавший, как человек, давным-давно переживший возраст Христа, но по-прежнему ни на что не годный.
– Представляешь, – говорит она ровным замороженным голосом, предвестником чего угодно, от зимней бури до весеннего половодья. – Людмила припёрлась сегодня на кафедру с новой сумочкой, в новой курточке и… шляпочке.
Так может говорить только убитый горем человек, над которым иронизировать бессовестно. Поэтому муж восклицает возмущённо, с пафосом и без капли фальши:
– Вот ведь сволочь какая!
– Правда, – соглашается жена и начинает тихо плакать.
Говорят, слезами горю не поможешь, а, между прочим, слёзы – необходимая женская разрядка после тяжёлого трудового дня на университетской кафедре. Не проходит и трёх минут, как она выходит из бессловесных сдерживаемых хныканий, начинает причитать по-настоящему:
– Какая-то простая лаборантка… девчонка двадцатилетняя может себе позволить сумочку новую, куртку… и…
О, горе слишком велико, Нина разражается рыданием, не может выговорить.
– …и шляпочку, – помогает Виктор.
– …и шляпочку… как раз такую, какую я хотела купить…
Вот когда плач переходит в детский рёв.
– Мне тридцать пять лет, я преподаватель, а куртку ношу уже не помню сколько, лет десять одну и ту же, сумка порвалась, а шляпочка…
Да, новая шляпочка была основной идеей-фикс последнего времени, муж подтвердит лично, без фиги в кармане. Нина ходила примерять её несколько раз без денег, которые просто негде взять – явный признак лёгкого умопомешательства, присущего девяноста процентам женщин. Виктор честно уговаривал жену не заниматься ерундой. Что касается возраста, лет нам гораздо больше тридцати пяти. Это не склероз, просто включился счётчик обратного отсчёта.
– А всё ты…
– Ну вот, начинается.
– …могли бы на те пять миллионов купить и тебе пальто, и мне куртку. Нет, потребовалось ему дом срочно строить. И где теперь твой каменный дом в два этажа с подвалом? И деньги пропали. Жадина, скупердяй, даже на собственную свадьбу зажался, бессовестный ты, Магницкий, человек!
Виктор молчит уже по другой причине. Он не открывает рта, потому что Нина права. Но кто мог знать тогда, что пять миллионов, положенные в солидный коммерческий банк под сорок процентов годовых, превратятся сначала в пять тысяч, а затем исчезнут полностью, оставив после себя судейские разборки, частые собрания Общества обманутых вкладчиков, которые начинались самоорганизацией конкурирующих кружков, группок и даже партий, но заканчивались всегда одинаково – криками проклятий и обмороками седовласых пенсионерок.
