Деревянные лакированные стены, маленькая, но
хорошо закопченная паутинка в углу под потолком; окно, стол, за
которым сидит мужчина с бородкой, грустно смотрящий на меня…
Зачем я согласился сюда прийти? Наверное, когда
шёл, просто не задумывался об этом… а зачем о таком задумываться…?
Зачем вообще нужно жить? Часто ли вам приходилось задаваться таким
вопросом? Нет? что ж, я не удивлён… Люди вообще непросто относятся
к подобным вещам, а дедушка Фрейд, говорят, считал людей задающихся
таким вопросом — поехавшими крышей. Как бы там ни было, нельзя не
признать – тут самое место для таких вопросов. За стенкой, в
соседнем помещении, наверное ещё недавно раздавался тягучий
многоголосый хор., горели свечи, заполняя всё пространство ели
видимым, голубоватым дымом.
Запах жженного парафина, а может быть и ладана,
прекрасно чувствуется и здесь, и он мне не нравиться – почему-то
ещё больше тоски нагоняет, хотя, казалось бы, куда ещё больше. Виду
я, впрочем, не подаю, лишь нос иногда морщиться непроизвольно…
Может во мне чертовское что-то есть? Он, если верить слухам,
побаивается этого дела. Однако вряд ли… я уже ничего не
боюсь…
Вот и у мужчины за столом, реакция моего носа
нехороших подозрений, кажется, не вызвало – и то хлеб. Вместо того
чтобы хвататься за серебро да воду специального назначения, он
спокойно произносит:
- Исповедаться тебе надо, парень…
- Грешен я, Отче… - говорю я безжизненным
голосом, заинтересованности в котором не больше чем в дверном
косяке, на выходе из этой комнаты.
Как ни странно, такой ответ, кажется, чем-то не
устроил моего собеседника. Он, тяжко вздохнув, встал из-за стола и
подошёл к окну, приоткрыв его.
Наверное, где-то в глубине души он вызвал у меня
толику удивления, если я ещё способен удивляться. На пути сюда, я
надеялся увидеть здесь громогласного баритона, с лопатообразной
бородой, и не слабо выступающим, чуть пониже груди, авторитетом. В
реальности оказался молодой, худощавый парень, особенно если сбрить
жидкую бородёнку, с чуть картавым произношением, и голосом лишённым
положенной увесистости. Хотя это я вру… - ни на что я не надеялся…
А что, может надо было надеяться на психотерапевта, выписавший кучу
транквилизаторов и антидепрессантов? Впрочем, сразу же предложивший
лечь отдохнуть в стационар, на всякий случай. Или быть может на
гадалку, с до того пафосно-таинственной физиономией и неказистыми
заклинаниями «белой магии», что даже мне на мгновение стало смешно,
на что властительница древних знаний не замедлила отреагировать : -
«Вот видите, уже помогает!».
Хотя, от слов представителя местного священства
в груди что-то шелохнулось – «исповедаться…» Вроде и слово
знакомое, и как будто бы понимаю что оно означает, а всё равно,
что-то неуловимо от меня ускользает. Да и как это сделать, когда в
жизни ничего больше не хочется: ни жить, ни умирать, ни идти и не
стоять, ни падать, ни лететь – некуда больше идти, некуда больше
падать… пустота…
Что делать, если перед вами внезапно
оказалось стройное женское тело? Когда перед Игорем, прямо на его
последнюю парту, за которой он единолично сидел в последнем третьем
ряду, улеглась Вика Панчина, он впал в ступор.
Девчонка она, конечно, разбитная, да и лицо
м-м-м… на любителя, но фигура…! Она лежала на животе, легкомысленно
болтая ногами в воздухе, в туфлях, с впечатляющей длиной шпильками,
и повернувшись лицом к нему, смотрела, хитро улыбаясь. В глазах её
не то что бы поигрывали бесенята – там отплясывали настоящие черти,
не мало того не стесняясь.
