Облака затянули небо сплошной серой пеленой, и смотреть в иллюминатор было не на что. Транспортный «дуглас» дважды попадал в стену дождя, и тогда по стеклу сбегали, спрыгивали и метались струи воды, которые трепал встречный поток воздуха. Шелестов сидел, откинувшись на спинку дюралевого кресла, и смотрел, за неимением лучшей картины, на дверь пилотской кабины. Группа спала под гул мотора и легкое дрожание фюзеляжа. Впереди, над спинкой кресла, виднелась голова Буторина со стриженными под ежик волосами. Коган, спрятав руки в рукава просторной летной куртки, спал набычившись, уперев подбородок в грудь. Напротив, устроив под головой вместо подушки сложенный ватник, уютно устроился Сосновский. Лицо у Михаила спокойное, тонкие черты лица расслаблены.
Шелестову не спалось. Снова и снова вспоминались лица людей, с которыми он недавно встречался, с кем сражался бок о бок во время последней операции. Лица погибших, кто уже никогда не улыбнется тебе, не протянет руки при встрече. И снова Максим Андреевич прокручивал в голове все этапы задания, которое выполнила группа. А можно ли было обойтись без таких потерь, можно ли было выполнить задание без лишнего риска? А что было бы, если бы он принял другое решение? Он руководил группой уже несколько лет, и ему всегда удавалось избегать потерь среди членов группы. Четверка работала умело, слаженно. Оперативники научились понимать друг друга с полуслова, а то и без слов. А Шелестов научился использовать сильные стороны и таланты своих оперативников в полной мере.
«Надо поспать, – подумал Шелестов. – Отдохнуть, собраться с мыслями. Впереди доклад Платову, а может, и Берии». Он закрыл глаза и задремал. Сказывалось напряжение последних недель. В этот момент чья-то рука стала настойчиво и бесцеремонно теребить его за плечо.
– Товарищ подполковник! Товарищ подполковник, проснитесь. Для вас радиограмма!
Шелестов мгновенно открыл глаза и первым делом бросил взгляд на наручные часы. Оказывается, он не дремал, а спал почти час. Перед ним стоял второй пилот.
– Что случилось? – спросил Шелестов. – Какая радиограмма?
– Пришел приказ из Москвы. Нам велят садиться на военный аэродром в Сморгони. Вас там ждут на связь с вашим руководством.
– Через сколько посадка?
– Через тридцать минут, товарищ подполковник.
Когда самолет приземлился, облачность уже рассеивалась и на закатном небе пылал красным цветом горизонт. Воздух был наполнен сыростью, запахом сырой зелени, мокрого ржавого железа. Внизу, возле трапа, группу ждал человек в военной форме и наброшенной на плечи армейской плащ-палатке.
– Товарищ подполковник, – военный приложил руку к фуражке, но Шелестов узнал его и протянул руку.
– Званцев? Сколько лет, сколько зим! – улыбнулся Максим, пожимая руку особиста.
– О, какие люди нас встречают! – Коган даже остановился на нижней ступеньке трапа. – Живой, Федор Макарович?
– Рановато еще помирать, – ответил особист, – война не закончилась, не всех фашистов добили, еще не всю нечисть из нашей земли выковыряли.
Штабной автобус доставил группу к двухэтажному зданию на территории военного городка. За окном быстро темнело. В комнате, куда капитан Званцев привел оперативников, было тепло, уютно потрескивали дрова в печке-буржуйке. Званцев поблагодарил бойца, заварившего чай, и разрешил ему уйти. Оперативники с удовольствием стали разливать горячий чай по кружкам, пока капитан звонил по внутреннему телефону. Через несколько минут в комнату вошел подтянутый высокий лейтенант с красными от бессонницы глазами и протянул Шелестову бланк.
– Вам шифрограмма из Москвы, товарищ подполковник.
