Сегодня на Глизе начинается рассвет. Над крышами наукограда Северный светлеет небо, приветствуя у горизонта дрожащий диск красного солнца. В одной из высоких башен университета открывается деревянная дверь кабинета, и профессор геологии Артур Лунгу спешит к окну, чтобы проветрить нагретую комнату. Он бросает свой чемодан на компьютерное кресло, тянется к шторе и вдруг замирает. Его внимание привлекло белое мерцание экрана его компьютера…
Дорогой Артур!
Пишу в последний раз.
Прости меня пожалуйста.
Сколько лет прошло с тех пор? Мне всё кажется, будто это было вчера… Знай, Артур, я никогда не теряла надежду. Я надеялась и верила все эти годы. Но я устала. Прости меня, кажется, я всё-таки сдалась и устала.
Теперь от меня осталась лишь короткая история – мой последний вздох перед вечной жизнью.
С любовью,
твоя
Эми.
Я сидела в небольшой кафешке-пекарне неподалёку от работы и ждала Рему. В тесном помещении толпились люди. Я чувствовала на себе интересующиеся взгляды коллег из соседних лабораторий, и от этого всё внутри меня сжималось. Я старательно пялилась в кофейный омут, то и дело поглядывая на часы. Я чувствовала себя атлетом, который поднимает штангу – но вместо того, чтобы, наконец, распрямиться, я замерла где-то на полусогнутых коленях, и пыталась выстоять в этой позе – неудобной и неестественной.
– Привет! Прости, что задержалась, – на столе внезапно появилась красная сумка Ремы.
– Ничего.
– Что, прости?
– Ничего…
– Тут так шумно, я ничего не слышу, – уже почти кричала она.
Я облизнула засохшие губы, открыла рот, чтобы что-то сказать, но не получилось издать ни звука, и я лишь опустила голову и прикрыла лицо рукой. В чашку кофе упала солёная капелька с носа, и на черной поверхности образовался кружок с бежевыми разводами моего тонального крема и пудры. Я не могла представить, не могла решиться сделать это – сказать ей правду. И сейчас, когда я пишу это, мне так же тяжело, как и тогда. Артур, прости что я скрывала от тебя…
Я подняла на неё свой взгляд, и под его тяжестью оживлённость Ремы иссякла. Она осела, придвинулась ближе ко мне и негромко произнесла:
– Пойдём отсюда. Я знаю одно место.
Как я рада, что ты не видел меня такой, Артур. Я выглядела как старуха. Я сморщилась и ссутулилась, сжалась и сгорбилась, голубые глаза помутнели, губы обсохли и побледнели. Даже мои некогда прекрасные белоснежные волосы посерели и сделали меня седой. Я боролась – до последнего, Артур, до конца. Я старалась ходить так, как обычно ходят люди. Но от этого было лишь сложнее.
***
Сердце Артура бешено колотилось. Руки невольно дергались то к телефону, то к клавиатуре; беспомощность разрывала изнутри. Что происходит!? Он с силой ударил кулаком по столу и схватился за голову. Не может быть, не может быть! Не может…
***
Мы ехали минут двадцать в абсолютном молчании. Рема не сказала, зачем позвала меня и о чем хотела поговорить, но всё и так было ясно. Она держала курс на полузаброшенный (городской администрацией) парк. Не знаю, почему этот парк оказался в таком запустении. Это было прекрасное место, даже сейчас, когда всё в нём захватили в свою власть лианы и сорняки. Мы пересекли небольшой парк и достигли крутого спуска к каналу. Земля была влажная, и острые каблуки Ремы легко впивались в неё. Она уверенно спускалась к воде. У меня перехватывало дыхание, сердце билось неровно, но я спускалась вслед за нею.
Внизу почти не было прибрежной тропинки. Только мокрый песок, да огромные валуны. Мы залезли на камень, и наши ноги свисали прямо над водой. Рема помогла мне сесть, затем сняла свои туфли и заботливо поставила рядом с собой. Она задумчиво запрокинула голову вверх, разглядывая розовеющие на закате облака. Я же вглядывалась в противоположный берег канала: на землю уже спустилась тень, и в домах, окруженных высокими елями, загорались тусклые лампы и маленькие садовые фонарики. За спиной оставался бурлящий Сан-Мирэль, который подсвечивали не столько фонари, сколько разноцветные витрины и фары машин; за спиной кипела жизнь, а впереди – была лишь укутавшаяся в вечерний сумрак тишина и неподвижный туман, наползавший на противоположный берег реки. Редкие облака на блёкло-голубом небе, по началу розоватые, раскраснелись, а потом стали гаснуть и темнеть, вместе с небом, и противоположный берег всё больше и больше погружался в тень.
