Глава 1
Heracleym. Благие намерения
Домбай-Ульген. Векового льда печаль. Голубой подлунный дым. Невысокая арча, У дувала горка дынь, Буйный тезка мой борщевик И отара на горе… Эхо повторило крик В тишине. На заре… Чьи следы в густой траве?
Стихи Гектора Борщова из «Кавказской тетради», не прочтенные Кате
Июль 1951. Кавказ
Они стояли в густых труднопроходимых зарослях, отрезанные от всего мира. Над их головами на высоте четырех метров сплетались белые соцветия, схожие видом с опрокинутыми куполами. Толстые зеленые стебли напоминали трубы органа, изумрудные листья поражали изощренной вычурностью и совершенством форм.
– Гиганты. Каковы, а? – Профессор обернулся к аспирантке. – Великолепные экземпляры. Здесь произрастают лучшие образцы, чем в окрестностях Нальчика.
– Семейство Зонтичные, подсемейство Сельдерейные, – словно на экзамене выпалила двадцатилетняя аспирантка в соломенной шляпе, мужских рабочих брюках и яловых сапогах, купленных на кисловодском базаре. – Heracleum. Борщевик Сосновского. Названный в честь вашего учителя. Описание не передает всю его красоту.
– И природную мощь. Какая могучая биомасса! – Пятидесятилетний профессор ботаники и руководитель экспедиции задрал голову, созерцая гигантские растения. – Воплощенная красота, да, вы правы… Она внушала трепет моему учителю. Я начинал у Сосновского студентом в ботанических садах Тифлиса еще в конце двадцатых. Он был одержим прелестью цветов, деревьев, трав… Часами созерцал лепестки магнолий, плывущие по ручью, зелень кипарисов сквозь струи водопада бывших царских садов и разнотравье. Меня же в годы ученичества привлекала не пустота красоты, но польза, которую может принести людям щедрость природы. Перед нами сейчас ее дар, способный накормить столько…
– Скотов. То есть я хотела сказать – коров, овец, свиней. Многообещающая силосная культура, полезная народному сельскому хозяйству и животноводству. – По тону двадцатилетней аспирантки с трудом угадывался смысл, вложенный во фразу.
– Естественно, в вашем возрасте красота важнее. Не ехидничайте, – пятидесятилетний профессор усмехнулся, он явно рисовался перед юной помощницей. – Надо позвать рабочих с лопатами. Выкопаем одного из этих титанов. Я хочу изучить подробно и описать сей кавказский мегаэкземпляр от корневой системы до соцветий.
Он властно взял аспирантку за руку, собираясь вывести ее из зарослей. И увидел на ее кисти багровое пятно от запястья до пальцев.
– Что у вас? Дерматит?
– Сама не знаю. Появилось после нашего похода в горы. И здесь тоже, – она показала ладони с пятнами, смахивающими на следы ожога. – Я рвала листья и соцветия для гербария без рукавиц. Ничего не болит.
– Вернемся в аул – обработаем, – высокий профессор наклонился, заботливо осматривая ее руки.
– У вас тоже красные пятна. На щеке и на шее.
– На меня брызнул сок борщевика, когда мы третьего дня шли по склону горы сквозь заросли, – профессор потер небритую щеку. – Чешется сейчас ужасно, я решил, меня кто-то укусил.
– Нет, не укус и не загар, – аспирантка робко дотронулась пальцами до его щеки. Легкое касание…
Полуденное солнце пекло, пробиваясь сквозь свод белых соцветий борщевика Сосновского, рисуя причудливые узоры на листьях. На их запачканной землей одежде. На их лицах.
В тишине гудели пчелы. И вдруг…
Ааааааааааааа!
Громкий истошный крик разорвал солнечную тишину. Горное эхо подхватило его, разнесло.
Они поспешили прочь из зарослей, выбрались на склон, откуда открывался потрясающий вид на окрестности. На фоне голубого неба вдали сияли льды горной вершины. Дикие розы оплетали кусты на окраине кукурузного поля, за которым виднелся аул. Вдоль склона вниз по тропе бежали двое мужчин, они кричали, махали руками. Рабочие ботанической экспедиции, разгружавшие инвентарь и лопаты из вьюков лошадей, что-то оживленно, тревожно обсуждали.