Она крутилась перед зеркалом, чернила тонкие брови карандашом все гуще и гуще, пока не осталась довольна отражением: завитые локоны, шляпка-таблетка, красные полоски губ, платье из переливчатой трофейной ткани. Накинула сверху пиджак, но поморщилась – не видно талии с тугим кокетливым ремешком.
Набросила любимую лисью горжетку, что подарил муж на юбилей. Вот так лучше, сразу видно, что она жена солидного работника «Мосхимпрома». Пускай соседи шепчутся, что май на улице, это все от зависти к их шикарной жизни. Щедро оросила себя из бутылочки с надписью «Красная Москва» – все, готова к выходу.
У подъезда она замедлила шаг назло соседям: пускай полюбуются, как играет на ветру пышный подол ее платья, а мех переливается роскошным блеском.
Минуту триумфа прервал крепкий шлепок чуть ниже колена. От неожиданности женщина вздрогнула, резко повернулась назад, чтобы двинуть носком туфли в морду соседской невоспитанной собаке. И в шоке отпрянула.
Снизу на нее смотрело продубленное до черноты, с глубокими порезами морщин лицо человека без ног. Это его уродливая рука-лопата болезненно стиснула нежную голень. Инвалид с обрубленным до самых бедер телом прокатил свою тележку почти по кончикам модных кожаных туфель.
– Ну-ка, дамочка, в сторонку, пропусти героя-инвалида. – Возле колен с тихим звоном медалей проплыла голова в сосульках грязных волос, бугристые плечи в замызганной гимнастерке.
Она достала из ридикюля платок и с отвращением вытерла место, к которому прикоснулись его гнусные пальцы.
Мужчина на тележке покатил дальше как ни в чем не бывало – мимо зарослей с голубятней в глубине, где он уже неделю наблюдает за жизнью дамочки, жены высокого партийного работника, дальше – по тротуару, потом долгая дорога вдоль трамвайных путей до многоголосого рыночного пятачка недалеко от трех вокзалов. Здесь его уже ждут.
Под деревом в ленивом ожидании замер высокий щеголь в яркой рубахе. При виде инвалида он не шевельнулся, продолжая наблюдать за рыночной толчеей из-под опущенных век. Только вздрогнули губы через грохот тележки:
– Здарова, Танкист.
– Здоровей видали, – буркнул в ответ инвалид, которого передергивало от злости каждый раз, когда кто-нибудь тыкал в него прозвищем для послевоенных безногих калек, что передвигались с помощью тачек на колесах.
Он прижал к прохладной траве руки, занывшие после долгой поездки, сухо бросил:
– На четвертом живут они вдвоем, без детей, кухарка до обеда стряпает и уходит, три комнаты. Жирдяй ее, партейщик на мылзаводе, приказы раздает. Фатера шик-блеск.
– Откуда узнал? – в серых глазах Михана Давилки, вора-домушника, мелькнул интерес. Он сунул инвалиду плоскую фляжку с коньяком – знал слабости фронтовика. Тот сделал большой глоток, зажмурился, чтобы проследить, как от живительной влаги каждый сантиметр сухого, измученного тела словно напитывается, становится мягким и теплым.
– Соседи болтали во дворе, жена у модистки платья шьет, воротник из лисы носит, он в костюмах, толстый. Автомобиль имеется. И продпаек мешками таскают каждую неделю. – Алкоголь заменил раздражение на игривое настроение. – А знаешь, как определяю, что квартира жировая?
Домушник фыркнул насмешливо (что за великая тайна у убогого осведомителя?):
– Ну?
– По ляжкам! – с ликованием выдал мужчина, глаза его засветились от внутреннего жара. – Если у хозяйки нога сдобная, а чулки шелковые, значит, и квартира в ажуре. Уж я-то знаю, столько бабенок перещипал!
Давилка еле удержался, чтобы не расхохотаться над безногим изуродованным казановой. Но, зная обидчивость фронтовика, только улыбнулся, достал из кармана купюру и сунул в жесткую от деревянных каталок-«утюжков» ладонь.
