Очередь на досмотр на рейс Москва – Берлин была небольшой, поэтому оставалось время поработать неторопливо, со вкусом. И вкус этот был резиновый.
Чернильная подушечка совершенно износилась, потому приходилось облизывать печать, возить по ней химическим карандашом и потом уже пропечатывать. Во рту – противно, но служба есть служба.
Таможенник исследовал документы очередного пассажира, остался доволен. Спросил с участием и некоторым одобрением:
– На родину решили вернуться?
– Да, – чисто, почти без акцента, ответил тот.
Это был худосочный, до скрипа чистый тип в безжалостно отглаженном и откровенно ветхом костюме, безукоризненно выбритый, даже попахивающий чем-то вроде хлорки. Из пожитков при нем был лишь дешевый фанерный чемоданчик.
– И вот так вот налегке? – для очистки совести спросил таможенник.
– Да, – снова ответил немец.
«Ты глянь, идейный. Другие хоть в Сухуми, хоть в Магадан, лишь бы не в Германию, а этот… и скарбу-то у него – с гулькин нос. Спартанец, да и только».
Он еще раз просмотрел документы: Риль Николаус Мария, инженер, 1901 года рождения, место рождения – Берлин, место прописки на территории СССР – Московская область, Электросталь. Потом все-таки попросил открыть для досмотра ручную кладь. Простая формальность.
Немец без тени раздражения отщелкнул замки:
– Пожалуйста.
Таможенник быстро, по возможности бережно провел досмотр вещей, которых оказалось крайне мало. Набор стандартный: немного белья, теплый свитер, зачем-то ушанка…
– Уши отморожены, – пояснил немец, уловив немой вопрос таможенника.
– Понятно.
«Так, паек, буханка черного хлеба, три бутылки воды – хватит на весь полет. Ничего, опытный товарищ».
– Играете? – таможенник с уважением указал на турнирную шахматную доску – красивую, явно ручной работы.
– Да, – не оригинальничая, снова подтвердил тот.
– Любопытная штука, – подал голос второй сотрудник, улыбчивый, со сверкающими стальными зубами, все это время стоявший молча, – можно взглянуть?
– Пожалуйста, – повторил немец.
Таможенник осмотрел доску, бережно открыл ее, полюбовался шахматами – они-то как раз выглядели на удивление ординарными на фоне такого вместилища, – извлек увеличительное стекло, исследовал поверхность доски уже с его помощью.
– Простите, что-то не так? – вежливо поинтересовался немец, впервые проявляя нетерпение. – Боюсь опоздать на рейс.
– Поэтому-то и рекомендуется прибывать на аэродром заранее, чтобы пройти все формальности, – охотно напомнили ему, – документы на этот кунстверк имеются?
Немец пожал костлявыми, как вешалка, плечами:
– Нет. Это же просто шахматная доска.
– Если бы это была просто шахматная доска, дорогой товарищ, вы бы тут не стояли. Не откажетесь пройти в комнату для детального досмотра?
Бывший начальник одной из лабораторий предприятия «Ауэргезельшафт», «эвакуированный» ранним октябрьским утром 1946 года по маршруту «армейские грузовики – поезд – СССР» герр Николаус Риль не возражал. Он был бы не прочь прямо сейчас вернуться в ставшую родной Электросталь и совершенно позабыть о родине лет эдак на сто.
– Что скажете, Андрей Николаевич?
Профессор Князев, искусствовед, признанный эксперт в древнерусском наследии и русской живописи, снял очки, потер переносицу:
– Что скажу… Для того чтобы утверждать что-то с уверенностью и окончательно, я бы удалил нанесенные слои.
– Боюсь, это невозможно. Тем самым уничтожим следы возможного преступления.
– А, вы про это. Ну да. На Соловках я видел подобные досочки турнирного формата. Еще в двадцатых годах. Вырабатывались на экспорт. Правда, там материалом служила, скажем прямо, мелочовка, извините, подножная, да и уровень обработки – стиль «абы как». А тут, дорогой товарищ, сработано чисто, а в основе, рискну предположить, или кто-то из учеников Симона Ушакова, или он сам.
