Привилегия человека
Вместо предисловия
В тот год, когда в Гребенёвку уже не всякую неделю доходила почта, в два месяца раз завозился баллонный газ, а клуб открывался лишь для вселения сезонной рабсилы, – весной этого самого года, в апрельский, предмайский уже денёк, описав широкий прицельный круг, приземлился на старом выгоне самолёт сельскохозяйственной авиации – тёмно-зелёный «кукурузник». Картинно встав в боковой двери, пилот охотно объяснил подоспевшей публике, что посадка совсем не вынужденная – «отнюдь» сказал он, как сплюнул, – и в ближайшие сутки тут будет размечен временный аэродром.
– Хозяин ваш на подкормку озимых разорился, – сказал доверительно. – Есть у вас голова там, староста? Мне бы насчёт квартиры с телевизором определиться.
Принять усатого воздухоплавателя, назвавшегося Валерой Луньковым, охотно согласилась зардевшаяся Тамара Мигунова, хотя все знали, что телевизор у неё не показывает уже третий месяц: успели зарасти следы острых коготков учётчиковой жены на Тамариных румяных щеках, но покалеченный тогда же телевизор починить всё ещё было некому. «Этот починит», – решили единодушно, глядя на молодца-авиатора.
А бригада уже сеяла. Матёрые трактористы, все трое, ходили в ночную смену, перекрещивали ячмень. Не имея привычки долго спать, на следующий день они явились на выгон, посмотреть, как идут дела у авиации, и без приглашений взялись сколачивать дощатую будку для передвижной электростанции, доставленной, минуя базу, прямо из города. С базы хозяин прислал погрузчик и двух вяловатых подсобных пареньков.
Ивану Петровичу Домашову довелось навешивать дверь будки, а попутно – править неловко сброшенный из самолёта на землю распылитель удобрений.
– Трубу помяли, изверги вы рода человеческого! – заругался Валера Луньков на подсобных после безуспешной попытки приладить распылитель на рабочее место; он тут же взялся за тяжёлый молот, и тогда Иван Петрович вежливо оттеснил горе-жестянщика и достал из инструментального ящика фунтовый молоточек и плоскогубцы.
Специалистом и Домашов никогда и ни в чём не был, кроме гусеничных тракторов и комбайнов типа «сибиряк», зато с некоторых пор стал точно угадывать правильный подход, знал это за собой и без заносчивости пользовался. Вот и здесь одного взгляда хватило ему, чтобы понять: проблема не в измятом раструбе, а в погнутых креплениях – их он поправил довольно уверенно и быстро. Подтащили распылитель под брюхо «кукурузника» – встал как влитой на место.
– За внешний вид не отвечаю, – сказал Домашов, возвращая инструмент. – Дюраль править вообще не советую.
Это и определило, кому из гребенёвцев прокатиться на самолёте.
Взлёт Домашову понравился. На короткий миг вернулся в детство, к полётам с крыши на копну соломы, когда дыхание пресекается, и холодок сжимает малое неоперившееся ребячество. Он засмеялся и, наклонившись к лётчику, потыкал пальцем в оглохшее ухо. Валера кивнул и показал глазами куда-то наружу, сам он был занят связью – взялся кричать так, что, при желании, в городе его бы услышали безо всяких радиостанций.
Домашов прилип к окошку. Под ними чуть в стороне уже проплывали его дом и двор, помеченный белыми курами. Мелькнул стожок не стравленного сена, а там и двор Василия Елькина… две брошенные избы… проулок… кузница и три комбайна в ряд… разбросанные без порядка плуги и бороны. Вдруг земля словно вздыбилось, Домашов отпрянул от холодного стекла, но тут же понял, что это разворот. Миновали Гнилой осинник, и Валера повёл самолёт над Сухим долом, подступавшим к Гребенёвке с опустевшего её края.
