Ветеринары и фелинологи всего мира до сих пор не пришли к единому мнению, за cчет чего происходит кошачье урчание. (Научный факт)
– Да, голодный… Да, замерз… Руками не трогай…
Какой внятный кот. Дрожит от холода на обледеневшем крыльце, при этом сохраняет чувство превосходства над человеком и контролирует ситуацию. Поняв, что ему необходимо особое приглашение, я вышел из машины и открыл для него правую переднюю дверь:
– Я за тобой, Бхагаван, если не возражаешь…
Кот выдержал паузу, прошествовал мимо меня, грациозно запрыгнул на сиденье и свернулся в лохматый рыжий пельмень. Я не стал глушить двигатель, включил печку на полную мощность и пошел за наследством – всевозможными приборами и механизмами, завещанными мне хозяином кота – единственным другом Германом. Его прах незадолго до этого я развеял на Большом Каменном мосту, напевая роллинговскую «Satisfaction». Так он завещал. За десять лет нашей дружбы под эту песню была выпита не одна цистерна водки.
Полиция объявила его гибель несчастным случаем и торопливо закрыла «дело». Слуг закона не смутили следы пыток на теле. В отделении полиции мне вежливо, но настойчиво порекомендовали заткнуться. И правосудие в очередной раз восторжествовало над истиной.
Мое решение отказаться от борьбы за справедливость было гадким, но единственно возможным. Бороться с карательной системой можно только тогда, когда за твоей спиной стоит другая карательная система. Но мстить – значит сознательно перейти на один уровень с убийцей и преумножать количество жестокости в этом мире. Поскольку реальных возможностей для этой схватки у меня не было, я вернулся в привычную внутреннюю эмиграцию.
На следующий день после убийства я обнаружил в почтовом ящике письмо от Германа, отправленное за неделю до всех этих событий. «… Я бы завещал тебя коту, но в этом несовершенном мире приходится завещать его тебе. Короче, я завещаю вас друг другу. Вы встретитесь на крыльце моего дома в семь тридцать три, когда ты приедешь с Большого Каменного. До этого кота не ищи, все равно не найдешь…».
Мы с Германом иногда говорили о смерти. Пришли к выводу, что ее не существует. Главное неудобство физического ухода одного из нас – водки вместе не выпьешь.
Действительно, после смерти Германа наше общение стало даже более интенсивным и увлекательным. Мы всегда встречались в кафе, ресторанах, на выставках, иногда просто шатались по Бульварному кольцу. Герман в гости не звал, а я из деликатности не спрашивал, почему. Пару раз я пытался затащить его к себе, но он категорически отказывался. И вот теперь я впервые оказался в его квартире – лаборатории, разгромленной в результате обыска. Не знаю, что искали,– паркет был снят, стены разрушены до кирпичей, от бытовых приборов остались только изуродованные скелеты. Обычно можно многое рассказать о человеке по его жилищу. О его характере, привычках, слабостях, страстях. Бродя по квартире Германа, я смог понять только одно – хозяина убили.
В завещании Герман подробно расписал мои действия по поиску наследства. Казалось, он заранее предвидел последствия погрома. И моё любопытство – тоже. «…Когда ты закончишь совать свой нос куда не следует…». Чтобы найти наследство, я, согласно инструкциям из письма Германа, набрал пятизначный номер на своем мобильном телефоне и отключил его после трех гудков. Услышав в соседней комнате приглушенный хлопок, пошел на звук. На полу у окна появились три коробки: две железные, напичканные непонятными мне, гуманитарию, приборами и механизмами, и одна пластиковая с дневниками – общими тетрадями, исписанными беглым, но разборчивым почерком. Осмотр квартиры я начал именно с этой комнаты. Готов поклясться чем угодно, тогда коробок там не было.
