Войти в историю можно по-разному.
Кто-то идёт в поход и завоёвывает весь мир (прости, Чингисхан, ну, почти весь).
Кто-то идёт в храм, предварительно захватив с собой огоньку (пламенный привет Герострату!).
А кто-то идёт в музей.
Просто и честно: покупает билет – и идёт в музей, с его гулкими залами, блестящими витринами и торжественными смотрительницами…
И вот этот сообразительный «кто-то» с любопытством тянется к стеклу – за ним буйствует и наивной бирюзой, и хищным золотом, и суровой сталью старинный сарматский нож.
С ножа взгляд соскальзывает на жреческую корону из чистейшего золота (ах, сколь роскошна была в то время мода!)…
Затем этот внимательный взгляд медленно проходится по ветвистому железному жезлу…
И останавливается на центральной витрине, по-особому ярко освещённой, где на зелёном бархате лежит медальон.
Золотой медальон.
Круглый. С изображением человеческой головы. «Детские» лучики солнца по краю.
И – всё.
И вроде нет в нём ничего особенного.
Но… какая-то неведомая сила влечёт, зовёт, манит. Не отпускает. Не даёт отвести глаз.
Этот завораживающий золотой гипноз длится, длится, длится… Вечность!
Внезапный – резкий и мощный, как взрыв – удар разносит витрину вдребезги!
Рука, разбившая стекло, по-хозяйски сгребает солнечный амулет с музейного бархата.
Девушка-сарматка в древнем воинском облачении вдевает в ушко медальона кожаный шнурок и вешает себе на шею.
Лица её не видно, но величавая осанка и уверенные неторопливые движения юной воительницы говорят о силе её характера и о серьёзности намерений.
Так и не обернувшись, загадочная взломщица неторопливо уходит в глубь музейного зала, оставив на полу небольшой искрящийся холмик – осколки разбитой витрины…
Который через несколько мгновений привычным движением сметает в совок стареньким щербатым веничком музейная бабушка-уборщица. Под привычно-будничное ворчание: «Нет, ну что за люди такие!.. Придут, вот это вот… Наследят… А ты потом разбирайся…» – она отправляет стеклянное крошево в стоящее рядом ведёрко.
Закончив уборку, бабуля придирчиво озирается и, подслеповато щурясь, для порядка широко проводит веником прямо у нас перед глазами, как будто по объективу кинокамеры…
Приснится же!
Придушённо вскрикнув, Алька вскочила на кровати. Она была похожа сейчас на испуганного ёжика – модные разноцветные пёрышки волос иголками торчали в разные стороны, глаза широко распахнуты.
Девушка быстро оглядела комнату. Телевизор, компьютер, постер Земфиры на стене… Никаких древних сарматок. Всё привычно. Всё знакомо. Всё спокойно.
Звонок телефона окончательно возвратил её в реальность.
– Алё! Алю? Она спит ещё! – строго произнёс из-за двери женский голос.
– Уже не спит! Мам!
Забыв о странном сне, Алька торопливо соскочила с кровати и метнулась к трубке, оставленной мамой на полке.
– Алька, мы ушли! – Дверь за родителями захлопнулась.
Прижав телефон плечом к уху, Аля оживлённо щебетала, параллельно пытаясь найти в пёстрой куче своих носочков хотя бы одну пару одинаковых:
– Петька, ты куда пропал? В Тамани? Ого! И чего там, в Тамани? Понятно. У меня чё? Кастинг у меня. Носков… Слушай, с кем это ты там? С каким Гришей? Ясно.
Поняв, что поиски безнадёжны, Аля оставила носки в покое, и тут же заметила пакетик, сиротливо лежащий на краю тумбочки.
Как она могла забыть! Охнув, девушка (не прекращая телефонного разговора) торопливо схватила упаковку и судорожно забегала глазами по инструкции. Это был тест на беременность.
Усвоив необходимую информацию, Алька яростным рывком вскрыла упаковку и принялась носиться из комнаты в комнату, появляясь то с белым одноразовым стаканчиком, то с тоненькой полоской бумаги.
