– Mack, see what a strange man! (Мак, смотри, какой странный мужчина!) – показала перепачканным кетчупом пальчиком из окошка припаркованного у обочины «Понтиака» рыжеволосая девушка.
– He is Russian, there are a lot of them in our town (Это русский, их в этом городке много), – придерживая бумажную тарелку с картошкой фри на уровне подбородка, сказал со знанием дела сидевший за рулем Мак, глядя на высокого мужчину с рыжими усами и бородой, которая закрывала третью пуговицу рубахи в синюю клетку. Взгляд из-под косматых бровей казался свирепым. Всем своим видом он вызывал какой-то трепет. Даже на расстоянии чувствовалась его первобытная сила. Закатав рукава, мужчина возился под капотом уже не нового джипа во дворе скромного одноэтажного дома, рядом с которым влюбленная парочка остановилась перекусить. Соломенная шляпа с широкими полями, какие носят ковбои с совсем уж далеких пастбищ, мешала ему работать, и он смахнул ее с головы. Теперь она болталась на тесемках за спиной.
– Oh! Russian! (О! Русский!) – Глаза девушки округлились. – What are they doing? (Что они здесь делают?)
– These people fled from Russia when Marx has came to power… Hi is a friend of Stalin. Do you know such a tyrant? He is such a Hitler… (Эти люди бежали из России, когда там пришел к власти Маркс… Это друг Сталина, знаешь такого тирана? Он как Гитлер…)
– I know neither Stalin nor Hitler. I know only Putin. Let us go from here. They probably, keep bears… (Не знаю я ни Сталина, ни Гитлера, только Путина. Поехали отсюда. В этом доме, наверное, держат медведей…)
Никита Лукич проводил взглядом сорвавшийся с места красный «Понтиак», который некоторое время стоял за забором из сетки, сунул щуп в отверстие картера двигателя, осторожно вынул его, придерживая снизу тряпкой, и посмотрел на свет. Масла было почти норма. Хороший двигатель у «Ниссана». Машине больше десяти лет, а хоть бы хны. Знай, подливай и следи за тем, чтобы до нормы все было, и не гоняй. На всю жизнь бы хватило. Ан нет, придется скоро расстаться. Уезжает Никита Лукич на свою историческую родину, которой не то что он – отец его не видел. Оставили их далекие предки край родной по причине смуты еще в двадцатом году прошлого века и бежали в китайский Синьцзян, откуда перебрались в Романовку, образованную старообрядцами. Огромное по тем временам поселение. Однако и там не задержались. Пришедшие в сорок девятом году к власти коммунисты предложили покинуть страну. Отец Никиты родился уже в Гонконге, из которого при помощи ООН его родители переехали и осели в США. Долго мыкались по миру.
Со вчерашнего дня Никита проехал не одну сотню миль по жаре и прериям. Сначала отвез из Медфорда в Портленд семью и вещи. Потом вернулся в Сейлейм, чтобы попрощаться и получить благословение от старейшего жителя русской православной старообрядческой общины деда Елизара. Однако старик уже долго хворает и, по всей видимости, больше уже не поднимется. Взял-таки возраст свое, и предстанет в скором времени праведный старец пред Богом.
Стукнула входная дверь. Никита Лукич обернулся.
На крыльцо ранчо выскочили две белокурые девочки-погодки – Акулина и Вера. По-взрослому сосредоточенные, они сбежали по ступенькам и устремились прямиком к джипу Никиты Лукича:
– Uncle, uncle, the grandpa is calling you. He wants to say goodbye! (Дядя, дядя, дедушка зовет, прощаться хочет!)
– Слышу, не глухой! – Он грустно улыбнулся, присел на корточки и вытянул навстречу малышкам руки. Оказавшись в его объятиях, они вдруг присмирели и замолчали.
– Почему на басурманском языке говорите? – строго нахмурил брови Никита.
– Деда кличет! – выдохнула Акулина на русском языке.
