Что может быть
полезнее, чем научиться жить наилучшим для себя образом?
Уильям Сомерсет Моэм
ПРОЛОГ
Репутация и выгода -
вот две главные добродетели в моей жизни. Причём первая на порядок
важнее последней. Что может быть значимее репутации? Нет её - и для
любого клиента ты никто. Пустышка.
Зато когда она
есть, то и выгода следует с ней рука об руку. "Он лучший.
Обратитесь к нему, не пожалеете". Простые слова, но во сколько раз
больше можно стрясти с заказчика, если он свято верует в такую
рекомендацию и сам готов отдать сколько угодно, лишь бы я
согласился решить его проблему?..
В своём деле я
несравненен. Я не допускаю промахов, и репутация моя
безупречна. Я не задаю вопросов, наблюдая, как погрязают в
низменных слабостях мои клиенты. Я не сужу их с горделивой
надменностью, так, как они сами любят судить всех вокруг.
На моих визитках из
простой сероватой бумаги скромно значится: Эджертон Сандерс,
частный сыщик, однако сам я люблю называть себя частным
ангелом. Ведь только ангел способен избавлять людей от такого
количества проблем и грехов, как это делаю я.
И крылья у меня почти
имеются.
Это просто бизнес, ничего
личного.
приписывается
Аль Капоне
Мир вокруг меня был
сплошь мраком, и ледяным ветром, и сухим хлопаньем кожистых крыльев
кшахара.
- Давай, Акко, не
упусти его, - подбодрил я несущегося сквозь мглу крылатого ящера,
плотнее вжимаясь в седло.
Акко пробурчал что-то
на своём животном языке и сложил крылья, устремляясь опасно близко
к откосам черепичных крыш. Я не видел вокруг почти ничего: смутные
силуэты домов, мелькавшие в нескольких метрах от меня, извилистая
узкая улочка, чёрное небо над головой. Но зрение кшахаров иное, и
сейчас мой верный друг нёс меня, лавируя между толпившимися домами
и преследуя заветную цель, отчаянно удиравшую от нас на своих
двоих.
Надежда - великая вещь.
Казалось бы, грузный, одышлый мужик, куда ему против кшахара - ан,
нет - бежит. Если бы не фора в три сотни метров, которую он
выиграл, улизнув от меня через заднюю дверь увеселительного дома,
давно бы уже дрожал от ужаса под натиском двух тяжёлых когтистых
лап.
Акко резко поднялся
вверх, срезая угол над крышами. Длинная шея его изогнулась, плоская
голова опустилась вниз, пока он высматривал на земле свою жертву.
Резкий взмах крыльями, и мы зависли в воздухе, оба озираясь - Акко
по делу, я, скорее, по инерции, ибо всё равно не мог разглядеть
ничего, кроме покатых крыш и острых шпилей.
- Потерял?
Акко рыкнул и круто
развернулся в воздухе, снова устремляясь вниз. Где-то впереди,
метрах в ста, я с удивлением заметил тусклый свет одинокого фонаря,
а на самом краю освещённого островка на миг мелькнула чья-то
тень.
- Ну всё, попался, -
довольно выдохнул я и легко хлопнул ящера по шее. - Акко, фонарь!
Сможешь?
Он лишь надменно
фыркнул и нырнул ниже, с умопомрачительной скоростью приближаясь к
мигающему огоньку. Я едва успел рассмотреть знак, висевший на балке
вместе с фонарём, чтобы понять, что столь щедрое на свет заведение
было аптекой. Что ж, прости, расточительный хозяин, но драгоценную
вещь мы позаимствуем, по крайней мере, на время.
Акко даже не замедлил
полёта - только слегка накренился влево, огибая балку, изогнулся
дугой, вытягивая до невозможности шею, и ловко сорвал фонарь с
цепи. Уже позади нас звякнули о булыжник разорванные звенья.
Темнота. Скорость.
Ветер хлещет в лицо так, что норовит выбить из седла. Снова вверх,
ещё быстрее, и резко, камнем вниз... Под чей-то пронзительный визг
когтистые лапы ударились о мостовую, и меня ощутимо тряхнуло, но с
привычкой, выработанной годами, я удержался в седле. Не медля ни
секунды, я откинул крышку болтавшегося через плечо громоздкого
чехла и наставил чёрное дуло прямо на перекошенное лицо, заметно
побледневшее даже в тускло-рыжем свете фонаря.
