Один был мужчина средних лет, лысеющий, другой же – молодой, страдающий избыточным весом, и оба ужасно вопили, когда их ввезли на каталках. Между тем никаких предупреждений по радио не поступало.
Санитары действовали оперативно, активно перемещаясь и тяжело дыша.
– Множественные огнестрельные ранения, – сообщили они, – состояние нестабильное.
Заранее передать информацию о происшествии не представлялось возможным, все случилось совсем недалеко, а работы оказалось очень много, поэтому времени не оставалось.
Я подхватил молодого. Он лежал, обливаясь потом, а на шее виднелось красно-синее отверстие.
– Я не чувствую ног, – кричал он снова и снова. – Мои ноги не двигаются.
Эти звуки в ограниченном пространстве словно обретали реальную физическую силу. Мы незамедлительно подвесили контейнер с кровью, и когда ледяные темно-красные капли нашли путь к телу мужчины, его лицо застыло мраморной голубой маской, такую мне довольно часто приходилось наблюдать в этой комнате.
Вывешенный на доске рентгеновский снимок показал пулю. При увеличении она выделялась белыми очертаниями на фоне серости грудной клетки, как раз под самым сердцем. И пока мы бежали из холла к лифту в направлении операционной, толкая дребезжащую каталку, словно тележку из супермаркета, я услышал, что сестра позади меня передала сообщение по телефону.
– Они уже поднимаются, – сказала она. – Готовьте операционную.
В лифте, на исходе долгой минуты тишины, молодой человек поднял глаза на меня, и я ощутил его руку на своей.
– Пожалуйста, – произнес мужчина, словно маленький мальчик, готовый удариться в слезы, – я не хочу умирать. Не дайте мне умереть.
– Вы не умрете, – отозвался я, совсем при этом не исключая подобного исхода. – Мы позаботимся о вас.
Пуля прорезала аорту, разорвала легкое и, преодолев диафрагму, застряла в животе. Пациент лежал на боку с раскрытой грудной клеткой, в то время как хирурги чертыхаясь пытались решить непростую задачу. Обеими руками я держал его бьющееся сердце, следя за тем, чтобы оно не перекрывало хирургам зону обзора. Эта грудь напоминала исковерканный чан, темный, обильно наполненный и не пересыхающий ни на мгновение.
– Черт возьми, с этим парнем нам придется попотеть, – сказала, вычерпывая пригоршнями густеющую кровь, Роза, врач-ординатор.
Она видела, что капли красной жидкости, намочив операционные простыни, уже текли прямо на пол. Капельки пота прозрачными бусинками выстроились на переносице поверх ее маски, теперь они падали в рану одна за другой.
Крови было так много, что приходилось действовать едва ли не наугад, оставляя множество бесполезных стежков до тех пор, пока некоторые из них не попали в цель и не сели крепко. Тогда от кровотечения остались лишь сочащиеся раны. К тому времени, несмотря на все усилия анастезиолога и работавшую на полную мощность систему обогрева, тело пациента было уже холодным, а кровь под воздействием кислоты неумолимо теряла способность свертываться.
– Ладно, – сказал доктор Блэйк (врач-хирург), – сейчас нужно остановиться, и будем надеяться, что его состояние не выйдет из-под контроля.
Впереди нас ожидала долгая ночь в отделении интенсивной терапии: пакеты для переливания крови пустели один за другим, и организм молодого человека сверх того принял довольно щедрую порцию плазмы. К утру узнать парня было практически невозможно: он был весь в синяках, с опухшим лицом, но как ни странно живой. Когда в предрассветных сумерках я пришел навестить его, обнаружил возле кровати сидящего на стуле полицейского с журналом в руках. Увидев меня, служитель закона зевнул, отложил журнал и вышел, чтобы побеседовать со мной.
