Почуяв отклик,[1] Куэнкэй-Ну[2] пробудился.
Все его соплеменники по-прежнему пребывали в Спячке, а сам он очнулся лишь потому, что поддерживал осаша[3] – выпал его черед Стража, и он вынужден был дремать на границе сна и яви, отслеживая изменения в мефа.[4]
Оттолкнувшись длинными костяными иглами, в которые за время спячки превратились его пальцы, Куэнкэй-Ну легким движением приподнялся на пружинистом ложе, сплетенном из гибких ветвей куарай-кустов, и оглядел пространство гнезда. Оглядел как слабым внешним,[5] так и основным внутренним зрением. Темнота, влажный теплый воздух, пронизанный густым уютным запахом соплеменников…
Самцы, напоминая в позе сна пучки скрученных замшелых веток, лежали вдоль стен округлой пещеры, каждый на своем ложе. Дальше всех от входа, там, где теплее всего, находились вождь и старейшины, а самки лежали вместе, на большом общем ложе в центре пещеры, скучившись и завернувшись в крылья для защиты от холода. Самцам же холод не помеха, и крыльев у них нет, охотнику не нужны крылья, а вот чтобы долететь до пищи,[6] пока она еще теплая, живая, лишь парализованная точным ударом хвостовой иглы охотника, да, тут крылья крайне необходимы…
Куэнкэй-Ну задрожал от возбуждения, ноздревые впадины раздулись, втягивая запах течки, запах спаривания, запах продолжения рода…
И вынужден был себя одернуть.
Нельзя, время не пришло.
Что же его разбудило?
Стоило ему задуматься, и его чутье заработало полностью, прощупывая мефа за пределами гнезда. И почти сразу молодой охотник почуял пищу. Он знал, что сезон Сна[7] не завершен, и пищу трогать нельзя, ее естественный прирост еще не восстановился после последней Охоты, но он почувствовал что-то новое. Чужое, незнакомое.
Нужно проверить, решил Куэнкэй-Ну. И заспешил к выходу, ловко перемещаясь длинными прыжками на полусогнутых нижних лапах, и помогая себе верхними в движении, для равновесия. Тихий цокот окостеневших пальцев не разбудил соплеменников, даже когда он перепрыгивал через их тела. Еще немного, и охотник выбрался из пещеры.
Снаружи стоял день – серый, холодный день, именно такой, какой и бывает во время сезона Сна, когда засыпает вся природа, не в силах противостоять сезонному холоду. Снег за время сна так и не выпал, поэтому земля тоже была серой, жесткой, вся влага в ней превратилась в кристаллы.
Недалеко от выхода из пещеры тускло блестело зеркало замерзшего водоема.
В два длинных, почти парящих прыжка Куэнкэй-Ну выскочил на лед и, растопырив когти, мгновенно остановил скольжение. Затем внимательно осмотрел свое отражение в темной прозрачной поверхности. За сезон Сна он определенно подрос, подумал Куэнкэй-Ну, издав удовлетворенное шипение. Его когти на пальцах всех четырех лап удлинились почти вдвое, а к остяной наконечник хвоста окончательно затвердел, превратившись в гладкое жало. Да и костяной гребень, тянувшийся от надбровных дуг через затылок и вниз, вдоль позвоночника, пророс острыми зубцами. Сторожить покой племени всегда поручают молодняку, молодым охотникам легче проснуться в случае опасности, они более подвижны и чутки и проводят сезон Сна в полудреме, поэтому к началу сезона Охоты вырастают больше своих спящих сверстников. И теперь Куэнкэй-Ну стал совсем взрослым. И получил право на охоту.
Может, и хорошо, что он проснулся раньше других…
Взгляд невольно скользнул по ритуальному куарай-кусту, росшему на берегу водоема. Центральный ствол куста-предка был не толще, чем тело самого охотника, длинные пальцы Куэнкэй-Ну могли обвиться вокруг ствола два раза, а вот чтобы добраться до его макушки, пришлось бы встать на голову еще одному такому же, как и он сам, первогодку. Сухой ствол куста-предка обрамляли тонкие жесткие ветки, лишившиеся листьев еще перед сезоном Сна, концы веток растопыривались древесными иглами – защита от безмозглых пожирателей веток
