В белой стерильной палате, на кровати лежал мальчик. Такой
маленький и бледный, что почти полностью сливался с белоснежными
простынями. Тоненькие худенькие ручонки ребенка исчезали в складках
одеяла, голова утопала в подушке и лишь черные кудрявые волосики
темным пятном выделялись посреди всего этого до боли бездушного
интерьера. Само присутствие здесь такого маленького, беззащитного
создания казалось ужасно неправильным и несправедливым. Словно это
была чья-то злая, жестокая шутка.
Мальчик спал. А рядом за стеклянной дверью стояли двое:
врач средних лет и молодая женщина с осунувшимся лицом, темными
кругами под покрасневшими, воспаленными от бессонных ночей глазами
и обветренными, искусанными от волнения, губами. Она была почти
такая же белая, что и ребёнок за стеклом. Чуть поеживалась, словно
от холода, и внимательно выслушивала вердикт врача.
— Мы купировали приступ, сейчас он просто спит. Но больше мы
ничего не можем поделать. Вы знаете… — рутинированно произнес тот,
— Я уже говорил, заболевание Вашего сына неизлечимо. Мы можем
только попытаться замедлить процесс и снять болевые ощущения… Мне
очень жаль.
В пику медицинско-бюрократическому тону последнее предложение
было произнесено с легким налетом сочувствия.
— А та операция? — слабым уставшим голосом спросила женщина,
вкладывая в вопрос все крупицы надежды, что у неё ещё
оставались.
— Да, есть операция, — подтвердил врач, — но это
экспериментальный метод. Никаких гарантий. И это очень дорого. Если
вы найдете средства, я помогу договориться с институтом, чтобы вас
включили в программу как можно скорее. Вы помните сколько это
стоит?
— Да, ужасно дорого, — безнадёжно произнесла женщина и заломила
пальцы, так что костяшки побелели, — у нас нет таких денег. Но я
попытаюсь придумать что-нибудь. Сколько ему осталось?
— Сложно давать какие-либо прогнозы, — пожал
плечами врач. — Год-полтора. Он упрямый парнишка. Если
повезёт, протянет и два года. Но если приступы участятся, то всё
может произойти гораздо быстрее.
Мальчик в кровати пошевелился, и женщина встрепенулась.
— Я попробую найти деньги, — прошептала она врачу и открыла
дверь в палату.
— Мальчик мой, Лео. Как ты? — радостно улыбнулась она и
поцеловала сына в щёчку, погладила по волосам.
— Мам, я хочу домой. Пожалуйста, забери меня домой, — попросил
он слабым, еле слышным голоском.
— Конечно, милый. Сейчас поедем, — заверила мама, вновь чмокнула
сыночка в лоб и широко улыбнулась. А у самой сердце сжималось от
безысходности, а на глаза наворачивались слезы. «Только бы не
расплакаться. Малышу нельзя волноваться. Держись», —
приказывала себе женщина, собирая немногочисленные пожитки и
беззаботно воркуя с сыночком.
У них была небольшая квартирка на втором этаже над кафе: две
спальни, мини-гостиная и малюсенькая кухня. Район не зажиточный, но
публика здесь обитала вполне приличная. На улицах чистота, порядок,
а вечерами можно было пройтись даже не опасаясь за свою
безопасность.
Женщина уложила мальчика на диван — тот был так слаб, что был не
в силах сам передвигаться. Накормила, радуясь каждой проглоченной
сыном ложке. После ужина ребенок уснул, а мама спустилась вниз в
кафе.
— Лора! — воскликнула женщина за стойкой. Та была чуть постарше
и выше, но немного похожа на неё, из чего можно было заключить, что
обе женщины сёстры. — Как он?
— Плохо, — со вздохом удрученно отозвалась Лора, — сейчас спит.
Но они ничего не могут поделать. Всё, как и в прошлый раз. А эта
операция… Просто ума не приложу откуда взять столько денег.
— Я сейчас заканчиваю и пойду к нему. А тебе надо выспаться.
Потом обсудим. Ты уже одна только тень, сама на себя непохожа. Две
недели из больницы не вылезала, — говорила сестра и хмурилась.
