Завершив редактуру русскоязычной версии книги «Ориентализм», я получил сообщение от моего однокурсника, куратора Музея современного искусства «Гараж» Ярослава Воловода. Он привлек меня к этой работе, когда сроки сдачи объемной рукописи уже поджимали. Несмотря на столь сложные первоначальные вводные, я всегда буду благодарен ему за возможность поработать с текстами Эдварда Саида, по праву ставшими классикой гуманитарной науки, и за поддержку в процессе работы.
В своем сообщении Ярослав указал мне на рецензию, посвященную книге Тимоти Бреннана «Места разума: жизнь Эдварда Саида» (Places of Mind: A Life of Edward Said), изданной накануне. Бреннан, учившийся у Саида в Колумбийском университете, составил подробную биографию своего преподавателя, проанализировав его путь, полный противоречий и критики, превративший его в икону интеллектуального сопротивления третьего мира. Уже с первых страниц этого биографического очерка автор показывает нам тот разрыв, который существует между реальной фигурой человека, публичного интеллектуала, открыто выступающего со своими взглядами в эпоху мировой турбулентности, и образом, созданным критиками и сторонниками, обожателями и ненавистниками. Важное место в работе Бреннана занимают не столько эпизоды жизни Саида, рассказы о написании его трудов (и «Ориентализм» далеко не ключевой в этом списке) или тщательно задокументированная реакция на эти произведения, но вопрос критики – особой позиции исследователя, отмежевывающейся от эстетической тоски художника. Позиция исследователя – создание высказывания и усиление силы собственного слова. Бреннан последовательно обрисовывает перед читателем образ мысли Саида, дополняя повествование многочисленными его цитатами. «Я не художник», – вспоминает Бреннан слова Саида, сказанные в ходе частной беседы после выхода книги «Мир, Текст и Критика» (The World, the Text and the Critic) в 1983 году, и тут же бросает вызов этому высказыванию, указывая, что на деле Саид действительно был художником, раскрывая его образы пианиста, публициста, автора художественных произведений. Позиция исследователя требовала внутренней борьбы, обуздания собственного художественного порыва. Но именно язык – способность создавать столь яркое, полное смысла высказывание – сделал Саида публичным интеллектуалом, человеком, изменившим взгляд на взаимодействие с аудиторией.
К сожалению, тогда, на стыке 2021-го и 2022-го, мне не удалось ознакомиться с книгой Бреннана. С тех пор, участвуя в студенческих мероприятиях, а также обсуждениях различных текстов, мне не раз доводилось слышать разные высказывания о смыслах «Ориентализма» и о взглядах Саида, рассказы, которые вызывали если не удивление, то по меньшей мере вопросы. В какой-то момент я стал задумываться – как люди выстраивают подобные конструкции? Каким образом смыслы оригинального текста трансформируются так значительно, переплетаясь с собственными интонациями разных людей? Слушая очередное подобное выступление, обвиняющее Саида в непонимании объекта его исследовательского интереса, я решился заполучить книгу Бреннана, чтобы увидеть автора и его произведения, используя две оптики: во-первых, в контексте эпохи их создания; во-вторых, с точки зрения собственных авторских интенций. Продираясь сквозь весьма пестрое повествование, наполненное личными именами и сменой географических локаций, можно достаточно быстро осознать всю сложность работы с текстами, созданными Саидом, которая вполне сознательно нивелируется читателем, не знакомым, прежде всего, с теоретическими воззрениями автора, а также с контекстом работы над тем или иным произведением. Безусловно, из этого незнания, дополненного подчас острословиями и противоречиями оригинальных текстов, и появляется то множество смыслов, размытых идей, обвинений, зачастую выстроенных по одним и тем же схемам. В свое время, в одной лекции по философии мне довелось услышать фразу: «Нет сложного или легкого чтения, есть особая перспектива чтения». Именно «перспектива», интертекстуальные взаимодействия формируют читательское восприятие. Взгляд читателя всегда оказывается под влиянием его опыта, текстов, формирующих пространство вокруг него. В случае с таким комплексным и многомерным текстом, как «Культура и империализм», этот фактор может иметь решающее значение.
