– За семью морями, за семью лесами Град стоит. Окружён он морями огненными, лесами дремучими, полями бескрайними, оврагами бездонными, горами высокими. Путь туда долог и тернист. Много бед подстерегает ищущего, много испытаний. В Граде том сад дивный, трава-мурава шелковая, цветы радугой рассыпаются. Птицы райские сладкими песнями заливаются, о судьбе грядущей вещают, о прошлом и будущем. Древо в саду том стоит древнее. Древнее и мудрое. Века стоит неисчислимые и стоять будет впредь. Плоды на Древе том спелые, наливные. Да не у каждого рука поднимется сорвать плод тот, ибо страстен он. Не у каждого, что сорвёт, хватит сил удержать его. А если и найдётся тот, кто дойдёт до Древа и плод сорвёт, да удержит его, выстоит ли он, надкусив этот плод? Наполнится он Силой великою и Мудрость вечная войдёт в разум вкусившего. И уйдёт в прошлое вся его жизнь, и не будет знать он, куда идти далее, ибо не проторена та тропа, по которой идти следует. А если и была та тропа, то заросла она за века быльём. Будет вкусивший искать путь свой и Силой ратною, да удалою, наполнится сердце его, ибо вести ему за собой ищущих, но не посмевших дойти до Древа того. И биться с Тайною предстоит ему…
Монотонный рассказ оборвался. Старческий женский голос ласково проворчал.
– Гляди-ка, дед, внуча-то твоя носом клюёт. Снеси-ка на топчанку-то. Пусть спит себе…
Дед, кряхтя, встал с лавки, подошёл к столу, навалившись на край которого, сопела девчушка лет пяти. Аккуратно приподняв, перенёс на небольшой сундук в углу избушки, укрыл потёртым куском овчины.
– И то верно, – вернувшись на место, деловито произнёс, – пусть спит, сон силу даёт.
Она резко открыла глаза. Тихо. Показалось… Наверное, поблизости хрустнула ветка, вот и привиделось. Выдохнула, успокоилась. Было сыро и холодно. На ветках настила поблёскивала смола. На ночлег устраивались уже в темноте, собирали первое, что оказывалось под рукой, вот и накидали липкого лапника. Става зажмурилась и ещё раз прислушалась к ощущениям, вспоминая сон. Что её так напугало? Сумрачное облако с размытой грацией лесной копытницы или лунные переливы на её спинке? Белые пятна на белой шёрстке…
Снаружи послышались шаги. Уже встали, развели костёр и нагрели воды для чая. Ждут её.
Става вышла наружу, кивнула на приветствие, спустилась к реке. Туман принял её влажными объятиями, вынудил вздрогнуть, скинуть остатки наваждения. Ещё очень рано. Солнце только выбирается из ночного ложа и потягивается тонкой светлой полоской, ужесточая лесную тьму.
Става умылась, прибрала волосы. Медленно, степенно, вдумчиво. Так привыкла с детства, так повелось и во взрослой жизни. Достала короткий костяной нож с резной ручкой, копнула корень лопуха, сорвала нижний лист. Возвратившись к костру, протянула Раяру, пусть запечёт.
Они всё делали молча. Собирались, шли, устраивались на ночлег и вновь складывали вещи и шли. Двое мужчин – один постарше, ближе к сорока годам, другой помладше, около тридцати. С ними девушка – Става. Странная троица уже давно шла по лесам к никому неизвестной цели. Одеты скромно, но добротно. Из пожитков то, что вмещают сумы, перекинутые у всех троих через плечо. В руках посохи, на спинах меховые плащи, лето нынче было по ночам прохладным. Да ещё пара мечей на поясах мужчин. Единственное что выделялось, то шкура барса на плечах девушки. Но это был подарок, к тому же тёплый.
– Град?
Они вышли из леса к невысокому тыну, охватывающему несколько десятков домов.
–Тырень. Поселение, – пояснил Раяр поспешившему с выводами юноше.
– Я уж думал, пришли, – обрадовался Яжен возможности поговорить после стольких дней молчания.
–Далеко ещё… Постой, не то что-то.