Константин
– Давай оставим их в роддоме…
Жестокая фраза, произнесенная обманчиво нежным, слабым женским голоском, долетает до меня и останавливается, будто бьется в плотное, бронированное стекло. Рикошетит и тонет в детских криках, доносящихся из других палат. В бесконечном больничном коридоре шумно. И только в «випке» моей жены царит уничтожающая тишина.
– Как ты себя чувствуешь, Даш? – невозмутимо переступаю порог. С внешним спокойствием шагаю к постели, небрежно опускаю пакет с продуктами на тумбочку, поддеваю носком ботинка случайно выпавшее яблоко, и оно катится под кровать. Не смотрю туда. Как и на женщину, которая будничным тоном предлагает отрезать от себя кусок, выкинуть и забыть.
Не могу. Иначе не сдержусь.
Неторопливо отхожу к окну, складываю руки в карманы и невидящим взором гипнотизирую внутренний двор лучшей клиники в городе. Нам ее статус не помог. Как и мои связи, и деньги – все зря.
– Отвратительно, Кость. Или намекаешь, что я помешалась? В нашей ситуации все возможно, – слова друг за другом вонзаются мне в спину, превращая ее в решето, но я не поворачиваюсь. – Ты все слышал и правильно понял, не притворяйся. Я хочу отказаться от них, пока не поздно.
Внутри взрывается ядерная боеголовка, поражая все и оставляя лишь пустую оболочку. По-прежнему холодную и стальную.
Нехотя оглядываюсь, беру стул и сажусь напротив постели жены. Иначе воспринимаю ее. Вижу в ней свою персональную «зону отчуждения». И не верю, что все это происходит с нами.
– Речь идет о детях, – чеканю каждый слог и подаюсь вперед, упираясь локтями в колени. – О наших с тобой детях. Ты понимаешь, что предлагаешь?
– Ты ведь сам слышал, что сказали врачи…
– Врачи не боги, могут ошибаться, – меняю позу, чтобы увеличить расстояние между нами. От греха подальше. Откидываюсь на спинку стула, который поскрипывает подо мной. – Рано сдаешься. После нескольких лет безуспешных попыток забеременеть. После лечения, процедуры ЭКО, шести тяжелых месяцев беременности, – воспламеняюсь, стоит лишь вспомнить, через что мы прошли. – Ты же родила их. Ты мать. Неужели не чувствуешь связи и готова так легко отказаться от собственных дочек? Не верю, – отрицательно качаю головой.
– Я молода. У меня вся жизнь впереди. И я не хочу тащить этот крест до конца дней, – продолжает оправдываться. – Это равносильно тому, чтобы похоронить себя заживо. У них нет будущего, но почему его должны лишаться и мы?
– Я же не отказался от тебя, когда узнал о твоем бесплодии.
Ожесточившись, бью ее по больному. Пока только словами. И чтобы не нанести физический вред жене, я резко встаю, откидывая стул.
– К тому же, пока ничего толком неизвестно, сложно сказать, что нас ждет, – до последнего сохраняю сдержанный тон.
– Мне дали образец заявления. Рассказали, что и где нужно заполнить…
Даша тянется к тумбочке, достает какие-то листы, но я выхватываю их и, не вчитываясь, разрываю пополам. Отпускаю и, когда они оказываются на полу, наступаю подошвой.
– А дальше? – упираюсь кулаком в поверхность тумбы. – Что дальше? – нависаю над женой, повышая голос. – Ты сможешь спокойно жить, шастать по ресторанам, развлекаться, пока твои дочки в детдоме? Не зная, как там с ними обращаются… Сможешь жрать и спать, когда дети хрен знает где и с кем?
Даша отодвигается к стене, испугавшись моего гнева. Дергает рукой, натягивая капельницу. Перехватываю ее, чтобы не вырвала катетер из вены и не навредила себе.
– Лучше так, чем обрекать себя на мучения. Я не справлюсь, Кость, я не хочу, – Даша внезапно срывается в истерику. – Не так я представляла себе счастливую семью.
Выпрямившись, смотрю на плачущую жену сверху вниз. И ничего не чувствую, кроме опустошенности.
