В Ашане всегда холодно, особенно в отделе молочных продуктов, где я стою между витрин с йогуртами.
Старика, которого я приметил, заинтересовали греческие. Он потирает стекла очков и отчаянно вглядывается в маленькие буковки на этикетках. Не подозревая о том, что больше никогда не сможет вернуться домой. Он ничем не отличается от всех своих ровесников, которых я лишил жизни за свои обращенные двести лет.
Жалость внутри меня спорит с голодом и голод как всегда сильнее. Я живой упырь, прямо как из детских страшилок – и у меня нет выбора. Я хищник, точнее людоед и фарш из свинины и говядины, который также продается в Ашане, где я работаю – мне не подходит. Жизнь или смерть троих таких же упырей как я, зависит от того замочу я этого старика – сегодня или нет.
Старик наконец положил самый маленький йогурт в свою почти пустую корзинку и направился к кассам самообслуживания, доканывать админов чтобы ему помогли пробить покупки.
Все, что от меня требуется – это пройти за ним и лишить жизни так, чтобы и следа мокрого не осталось.
В отличие от нашего главного – Люция, я могу это сделать максимально незаметно, на сколько это возможно. В последний раз, пару месяцев назад, когда я никак не смог завалить подроста в одном из парков, а мы критично долго голодали, первый – Люций сделал это за меня с молодой женщиной. Ее останки – волосы, зубы, что-то из костей, части кишок и телефон с включенной геолокацией, но с разбитым экраном нашли в Валуевском лесу в полиэтиленовом пакете.
Ламия – малышка Мия, уже засобиралась куда-нибудь подальше – например на Кубу, но первый ее остановил. Он рассчитал, что информация о нашем ужине, не появится в новостной ленте. То, что он сделал было слишком жестоким.
Старик уже расплатился и упаковался в бесплатный пакет с ручками, который взял в овощном отделе. Клыки у меня во рту стали расти от нетерпения, голод шептал, что он старый и слабый и уже очень близок к тому, чтобы пойти домой и закончить свой жизненный путь.
Ужасной смертью.
Давно меня не посещал голос совести и сейчас, когда мои глаза чернеют, а я постепенно обращаюсь в чудовище, мне меньше всего хочется его слышать.
Она здесь.
Я каменею, и подошва ботинок прилипает к полу. Да, теперь мое осознание понимает, что это так. Она здесь.
Я с силой зажмуриваюсь и внюхиваюсь в старика сильнее чем следует. Черт, у него грязные трусы. Черт, я открываю глаза и ищу ими девушку, против своей воли. Старик все равно далеко не уйдет, ему лет восемьдесят, успокаиваю я себя чтобы выкрасть время и посмотреть на нее, хотя бы одним глазком.
Пока старик проходит между рамок металлоискателя, я быстрым шагом иду через весь магазин к центральному входу, надеясь, что меня никто не окликнет.
Как-никак я на работе, а работу свою сейчас не исполняю. Мысли о том, что мы вообще могли бы и не работать я прогоняю прочь. Последствия после того, что я сделал в пятый год своего обращения, заставило нас не выделяться от остальных людей. А это значит еби-да-еби по жизни и работай в сфере обслуживания где-нибудь в Ашане.
Девушка-моей-мечты-к-которой-я-никогда-не-подойду стоит около живых цветов не далеко от входа. Она уже взяла ручную красную корзинку и поставила ее на тележку, почему-то заставив меня умиляться. Сегодня на ней тоже короткое пальто цвета хаки и обтягивающие длинные ноги – черные джинсы. Светлые волосы мягкими локонами рассыпаны по плечам. Пронзительные зеленые глаза с желтой радужкой ярко сверкают, а фарфоровая кожа на ангельском лице отдает холодным фарфором. Красотка кусает пухлую нижнюю губу, и та от возмущения становится красной, как и ее румянец на щеках.
Когда она подошла к орхидеям и взяла одну из них в руки и зарылась в цветки лицом, мое сердце – которое не бьется уже двести лет, снова чувствует тепло.
