Лавка дьявола или темное желание
Глава:Сны в которых живет она
Цепочка судьбоносных совпадений – и вот я здесь, у перекрёстка желаний, с одной лишь надеждой на чудо. Ночь усиливала боль моей души, а тишина, присущая ей, будто впитывала каждую мою мысль. Даже стук сердца не мог заглушить этот внутренний шум – шум одержимости.
Порой наши поступки не поддаются никакой логике. В таких решениях мы либо созидаем, либо разрушаем всё вокруг. Но, кажется, я сделал свой выбор давно. Приезд сюда был неизбежен, лишь делом времени. Я приехал с чистыми помыслами – лишь с желанием вернуть утраченное. Её.
Я стоял на перекрёстке и думал только о ней. Её образ был сильнее страха, но с каждой минутой надежда таяла. Говорят, надежда – удел слабых, но разве она не даёт нам силу идти сквозь невозможное?
Время шло. Прошёл час. Я всё стоял и ждал. Но кого? Чего? Лавочник мог оказаться обманщиком. Или я сам что-то упустил. До трёх ночи я ждал чуда. Забавно, как связаны между собой эти слова – чудо и надежда. Вера в одно держит нас на плаву через другое.
Надежда угасала. Я медленно направился к машине, решив исчезнуть во тьме.
И вдруг – шаги. Звук, которого я жаждал… но вместе с ним – страх.
Лёд пробежал по коже. А что, если это не она? Что, если всё это – случайность?
Я не мог двигаться. Меня будто прибили к земле. Но, собравшись, я дал своей надежде последний шанс и обернулся.
То, что я увидел, не поддавалось объяснению.
Передо мной стояла она.
Та, что жила в моих снах.
Моя потерянная любовь. Моё чудо.
Глава: Улица последних закатов
В пятнадцать лет я сбежал из дома.
До этого я жил в маленьком городке, где все знали друг друга – почти как в общине. Это было одной из главных проблем этого городка: ничто не оставалось в секрете. Люди в этом городе обладали невероятной памятью на грехи и проступки других. Моя семья была, как черное пятнона белом полотне. Когда я осиротел, позор и грех моих родителей стал моим наследством.
Жить с клеймом позора, оставленного родителями, становилось с каждым днём тяжелее. Он рос, как камень на сердце. И однажды, сквозь слезы и обиду, я решил навсегда оставить этот город.
По воле судьбы я оказался в другом городе, полном чужих лиц и ложных надежд.
Город ложных надежд оказался более безжалостен. Он бил больнее, чем я мог представить.
Улицы стали моим приютом. Друзьями и родными стали бездомные. Улицу, которая нас, обездоленных, приютила мы называли «Улица последных закатов».
Я пытался выживать, хватался за любую подработку, голодал днями, ночевал в парках, тёмных подворотнях, на скамейках, в заброшенных домах, где пахло плесенью и отчаянием. Порой получал по лицу просто за то, что существую.
Но даже тогда, несмотря на все лишения и унижения, мысль о возвращении в то убогое место, которое я когда-то считал домом, не приходила мне в голову.
Насколько жизнь безжалостна я понял подростком. Мне было двенадцать, когда моя мама умерла от редкой и странной болезни – некротического фасциита. Болезнь не была наследственной. Просто… ей не повезло.
Когда врачи сообщили ей окончательный диагноз, она прошептала:
– Надежда умирает последней…
И больше ни слова. Она не молилась. Не кричала от боли. Не просила ничего. Просто молчала.
Смерти сопровождали меня всю жизнь – необъяснимые случаи, странные болезни. Казалось, будто я проклят. Будто нес проклятие, уносящее жизни всех, кого любил.
Но я не согласен с последними словами матери.
Надежда не умирает. Она живёт – даже после смерти, как в моем случаи.
Каждая потеря в моей жизни не убивала во мне дух бунтаря, а еще сильнее усиливала ее.
